Книга Судный день - Дилейни Фостер

Потому что, когда-то прекрасная девушка с огнем в жилах ворвалась в Убежище, извергая яд на Киптона Донахью, и я хотел поставить ее на колени.

А потом, несколько часов спустя, она попыталась покончить с собственной жизнью, и я понял, что сделаю все, что угодно, отдам все, чтобы спасти ее — даже собственное сердце.

Вот почему я лег спать один прошлой ночью. Именно поэтому я проснулся один сегодня утром.

Я был нужен ей в физическом смысле. Я дал ей это. И я бы дал ей это снова. И еще раз. Миллион раз, если бы это было то, что ей нужно. Но это было все, что я мог позволить себе дать ей прямо сейчас. Я все еще собирал по кусочкам все остальное.

Утреннее солнце пробивалось сквозь щели в жалюзи. Мы с Лео должны были скоро уехать. Мне еще предстояло решить вопрос с Уинстоном, а до Айелсвика лететь шестнадцать часов.

Я поднялся с кровати и потянулся, разминая шею и плечи. Я все еще был в пижаме, без рубашки и нижнего белья, как и прошлой ночью. Плюшевый ковер был теплым под моими босыми ногами, когда я шел через комнату, чтобы взять свою одежду. Я остановился на мгновение, чтобы открыть жалюзи и посмотреть на деревья и горы вокруг нас. Солнце вырисовывало насыщенные цвета листвы. Когда я поворачивал прут, закрывая жалюзи, дверь спальни хлопнула. Я повернулся, ожидая увидеть Лео, но увидел Линкольна. Он был одет в угольно-серые спортивные шорты и без рубашки. Вся верхняя часть его тела была покрыта чернилами. На моем не было ни капли. Кто-то сказал, что мне нужно сделать татуировки на спине, чтобы скрыть шрамы. Но мне они нравились. Они напоминали мне о том, почему я делаю то, что делаю, и почему я такой, какой я есть.

Его взгляд задержался на мне.

— Ты уедешь сегодня.

Я уже уезжал, но это не имело никакого отношения к нему.

Я сложил руки на голой груди.

Он подошел ко мне и остановился в нескольких сантиметрах от моего лица.

— И ты забудешь обо всей этой ерунде, которую ты говорил вчера вечером о том, что только начал. Ты закончил, — он выплюнул эти слова сквозь стиснутые зубы. Его взгляд прожигал меня ненавистью тысячи врагов. — Я дал ей одну ночь, — он поднял один палец. — Одну, — его грудь вздымалась, а ноздри раздувались. — Она моя. Тронешь ее еще раз, и я сломаю твои гребаные пальцы.

Я наклонился, поставив нас нос к носу, достаточно близко, чтобы мои слова нельзя было перепутать.

— Еще раз пригрозишь мне, и я отрежу твой чертов язык, — мой голос был тихим спокойным, как глаз бури. Он и был бурей.

— О, это была не угроза, — его рот искривился в злобной ухмылке. — Я полностью намерен выполнить ее.

Я откинул голову назад, чтобы встретиться с его глазами.

— Она послала тебя сюда, чтобы сказать это? Она просила только об одной ночи? Потому что если это были не ее слова, то я понятия не имею, какого хрена ты сейчас находишься в этой комнате.

— Она понятия не имеет, чего хочет, потому что то, что ты сделал с ней, когда она была с тобой, так ее заебало, что она не может здраво мыслить.

— Я думаю, это ты понятия не имеешь, чего она хочет. И это тебя заебало, — я сжал челюсть. — Потому что ты знаешь: что бы ты ни делал, эти четыре года связали нас с Лирикой так, как ты никогда не сможешь понять.

Он отвел руку назад, чтобы ударить меня, но я схватил его кулак в воздухе.

— Прекрати быть таким чертовым эгоистом, Линкольн, — я дернул его руку вниз. — Дело не в тебе. Дело даже не во мне, — ярость накатывала на него волнами с каждым моим словом. — Речь идет о ней.

Он уперся руками мне в грудь, толкая меня назад.

— У тебя хватает наглости называть меня эгоистом? — он снова толкнул меня, но на этот раз я был готов к этому. Я не сдвинулся с места. — Ты думаешь, у тебя есть связь? Ты, блядь, изнасиловал ее! — он практически с пеной у рта кричал на меня.

В одно мгновение я бросился на него, набросился на него с полной силой, пока он не оказался прижатым к стене, а моя рука не обхватила его горло.

— Что я тебе говорил об этом гребаном слове? — я сжала сильнее.

Он поднес руку к моему лицу, потянулся к глазам, но я увернулся.

Я сжал сильнее.

Его другая рука потянулась к моему горлу, но у него не хватило сил, чтобы причинить вред.

Он был бойцом, обученным побеждать.

Я был убийцей. Смерть была моим шедевром.

— Остановитесь! — голос Лирики пронесся по комнате, прорвав безумие, разрушив напряжение.

Мы оба опустили руки и повернулись к ней, стоящей в дверях. Ее глаза были расширены. Ее дыхание было таким же неровным. Рука Линкольна поднеслась к горлу, он кашлял и задыхался. Моя грудь вздымалась от адреналина.

— Остановитесь, — повторила она, на этот раз тише. Она шагнула к нам. — Я никогда не хотела этого.

Я отодвинулся от Линкольна и приблизился к ней. Он оттолкнулся от стены. Светло-розовая футболка, в которую она была одета, едва прикрывала ее зад. Из-под нее выглядывали идеально чистые трусики из белого хлопка. Тугие бутоны ее сосков упирались в тонкую футболку.

Всегда ли она так спала?

Спала ли она так, когда жила со мной?

Я сделал еще один шаг к ней. И еще один. И еще. Пока не оказался в сантиметрах от нее. Пока не оказался достаточно близко, чтобы увидеть, как пульсирует одна маленькая жилка на ее шее. Пока не оказался достаточно близко, чтобы провести пальцами по ее волосам.

— Тогда скажи нам, чего ты хочешь, — я дернул ее за волосы, не так сильно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы обнажить ее горло.

Линкольн теперь был рядом с нами. Энергия гудела и бурлила между нами — всеми тремя. Наша кровь, воздух и все между нами было наполнено гневом, предвкушением и похотью.

— Я хочу показать тебе, что он не эгоист, — она облизала губы, затем перевела взгляд на Линкольна. — И я хочу показать тебе, что все, что он когда-либо делал со мной, было потому, что я этого хотела, — она хотела, чтобы он знал, что я не насиловал