меня на части, и обломков, которые они оставили после себя.
Когда прилив отступает, то уносит с собой нежелательные чувства, и моим телом овладевает усталость.
Алекс смотрит вниз. Большим пальцем он вытирает слезы. Я поворачиваю голову, предпочитая холодную, неумолимую скалу его испытующему взгляду.
— Не прячься, — говорит он, и моей немедленной реакцией является именно это.
Он кладет руку мне на грудь, прямо над сердцем. И, вздрогнув, я понимаю, что он ощущает. Мое сердцебиение учащается. Пульс бьется так сильно, что я сама чувствую биение.
Ужас от того, что это значит, пронзает меня, и я отстраняюсь.
— Отпусти меня.
Томными движениями Алекс делает, как я прошу, медленно отходя.
— Это нормально — чувствовать подобное. Это нормально.
Я провожу руками по волосам.
— Мне просто нужно… успокоиться.
— Ты перевозбуждена. Просто расслабься, — он опускается позади меня, помещая меня между своих ног.
Его прикосновения раздражают мою огрубевшую кожу. Я пытаюсь вырваться, но он обхватывает меня руками, прижимая к себе.
— Доверься мне, — говорит Алекс, затем просовывает руку мне между бедер.
Это почти болезненно, когда его пальцы кружат по моему клитору, но вскоре боль переходит в ту ненасытную, похотливую потребность, от которой у меня сводит низ живота. Алекс запускает свободную руку в мои влажные волосы, его губы касаются чувствительного места между моей шеей и плечом.
— Черт, с тобой так хорошо, — шепчет он. — Я не хочу прекращать прикасаться к тебе.
Мое дыхание учащается, грудь прижимается к его предплечью, я цепляюсь за камень.
Это происходит быстро. Настигает оргазм, мое естество сжимается от глухой боли, когда он продолжает водить кончиками пальцев по чувствительному пучку нервов.
Грудь расслабляется, голова становится легкой, а по телу пробегают эйфорические импульсы.
Я откидываюсь на его грудь, не в силах бороться. Успокаивающий эффект мгновенный. La petite mort. Маленькая смерть. Какая-то часть меня умерла вместе с Алексом, и я не знаю, как оплакивать это, и должна ли.
Как может что-то столь трагичное быть таким прекрасным?
Алекс нежно целует меня в мочку уха.
— Гиперактивная нервная система, — говорит он в качестве объяснения. — Твой мозг пытается сортировать каждое новое ощущение. Для отображения требовалось больше точек удовольствия.
Его руки прикрывают меня, пока вода стекает по скале вокруг. Мое дыхание замедляется и выравнивается, тело привыкает к спокойной воде.
Я презираю каждое слово, слетающее с его губ — и все же, он эксперт. Даже когда дело доходит до секса, Алекс контролирует ощущения, которые я испытываю. Я напрягаюсь от этого осознания, и мной овладевает беспокойство. Вся безмятежность разрушена.
Я подаюсь вперед и отползаю от успокаивающего тепла его тела.
Я лгала Алексу. Лгала и ничего не чувствовала. Я намекнула, что его лечение сработало. Сказала, что у меня были эти чувства… ложь во благо, которая должна спасти мою жизнь.
Теперь та же самая ложь мучает меня, потому что все оказалось правдой.
Я чувствовала каждую секунду, когда он был внутри меня.
— Я чокнутая, — говорю я себе. Алекс сломал мне мозг в своей примитивной лаборатории. — Надо убираться отсюда к чертовой матери.
Все, что сейчас произошло между нами, — все это лишь в моей очень испорченной голове. Провода пересеклись. Нейроны дают сбой. И все закончится, как только я освобожусь от этого места и Алекса. Какой бы висцеральной болезнью я ни заразилась, нужно остановить ее распространение.
Я вырываюсь из объятий Алекса и ныряю в реку.
ГЛАВА 20
ЭНТРОПИЯ
АЛЕКС
Есть научное слово, обозначающее физическое и концептуальное состояние хаоса. По определению, энтропия — это измеримое состояние беспорядка, непредсказуемости или неопределенности.
В закрытой системе энтропия может только увеличиваться, следовательно, процесс необратим.
Вы никогда не сможете вернуться к тому состоянию, с которого начали.
Мы с Блейкли находимся внутри самодельной изолированной системы. Каскад водопада. Течение реки. Изолированность скал. Лес и ночь, которые окружают нас, окутывая коконом в защищенном убежище.
И все же неопределенность нарастает.
В тот момент, когда Блейкли ныряет в реку, все достоверные и измеримые знания о ней, о нас, становятся искаженными. Страх — это результат неопределенности, и мой страх перед неизвестным усиливается, когда я прыгаю за ней.
Выплываю на поверхность рядом с ней.
— Что ты делаешь?
Она пробирается сквозь темную воду, разыскивая и собирая свою одежду.
— Мне холодно.
— Мокрая одежда этого не исправит, — я протягиваю к ней руку, но она избегает моего прикосновения.
Острая боль пронзает меня, словно нож вонзился прямо в грудную клетку. Она не перестает двигаться, искать, проводить руками по своим спутанным мокрым волосам.
— Блейкли, прекрати, — я пытаюсь полностью завладеть ее вниманием. — Ты странно себя ведешь.
Она натягивает майку через голову. Если она пытается спрятаться от меня, у нее ничего не получается, потому что я вижу каждый красивый изгиб ее тела, изящные контуры ее грудей, набухшие соски.
Я оглядываю ее, вспоминая ощущение, когда был внутри нее, нашу связь.
— Боже, ты самая сексуальная женщина, которую я когда-либо видел.
Ее дыхание затруднено, грудь вздымается. Ее глаза нацеливаются на меня, как смертоносное оружие.
— А ты болен. Самое садистское существо, которое я когда-либо видела.
Я вытираю воду с лица.
— Непредсказуемая и иррациональная, — говорю я, рассуждая о затяжных побочных эффектах. — Твои новые эмоции, как мышца, которую нужно тренировать. Нам нужно действовать медленно…
Она издевательски смеется.
— Я думаю, что медлительность стерлась в тот момент, когда ты погрузил в меня свой член, — она уходит, как будто пытаясь оттолкнуть меня еще дальше. Затем, с решительным выражением лица, замирает. — Логикой это не объяснишь, Алекс. Это просто… пиздец.
Оскорбление задевает мою гордость, глубоко раня.
— Ты сожалеешь о… нас. Чувствуешь вину. Тем не менее, ты чувствуешь.
Она вцепляется в свои волосы в порыве отчаяния, чтобы остановить нападающие мысли. Я сделал это с ней, и если бы я не был так взволнован тем, что это значит, мне бы тоже было стыдно. Но она прекрасна в своем измученном состоянии, испытывает эмоции, которых никогда раньше не знала.
— Вина — не то чувство. Отвращение. Чистое, прискорбное отвращение… это ближе. Я трахалась со своим похитителем, парнем, который меня мучает. Как жертва со стокгольмским синдромом.
— Я не… — я замолкаю, стиснув челюсти. — Я не такой, Блейкли. Я твое лекарство, твое спасение. Если бы ты только представила себе…
— Ты не гребаный бог, Алекс, — кричит она.
Я запрокидываю голову, ее слова невыносимо бьют по моему самолюбию.
— Ты не бог, — повторяет она снова, ее голос более сдержанный. — И я не твоя богиня. Этому нужно положить конец.
— Ты права. Я не бог,
