Лекс последовал ее примеру.
Некоторое время они с тревогой наблюдали: не просочится ли синий ветер в щель? Не проникнет ли Мгла? Но вход в универ был устроен на совесть, ничего ниоткуда не сочилось и не сквозило.
– Мы в безопасности, – констатировала Тик-Тик.
– Но происходящее нравится мне все меньше и меньше, – подытожил Лекс.
Следовать по ниточке оказалось легко, а вот босиком идти – тяжело. И холодно. Это вокруг туман, а под ногами словно лед колкий. Куда она движется, и долго ли еще? Спросить было не у кого. Кассимира изредка кричала в пустоту, но без результата.
– Валенки бы…
Спустя пару шагов лед то ли потеплел, то ли совсем растаял и исчез. Казя глянула на ноги – на них оказались валенки.
– Круто!
«Наверное, Кузя вернулся!» – подумала она и даже проверила рюкзак. Но зайчишки в нем не было.
Валенки вскоре промокли, и холод стал их сковывать, примораживать к поверхности. Переставлять ноги становилось все сложнее. В конце концов левый валенок примерз окончательно.
– Авось босиком выберусь! – пробормотала Казя. – И новая обувка может появиться. Выбора-то у меня все равно нет.
Она вынырнула из валенок и побежала дальше.
– Хоть куда бы уж дойти, да хоть обратно на родное кладбище. И то лучше, чем тут сгинуть.
Вскоре пропиталась холодом и одежда, причем куртка стала примораживаться прямо к туману. Ходильник-ходильник, не попади в холодильник! Казя, похоже, попала.
Куртку пришлось снять.
Сейчас бы домой, в теплый халатик, в меховые тапочки…
Халатик появился – теплый, нежно-сиреневый.
Тапочки – нет.
Но зато туман внезапно окончился.
Ура-а-а! Выбралась Казя.
Глава 21
Время любви
Лекции были на неделю отменены – на всех курсах, на всех факультетах. Самую точную информацию первокурсникам сообщил Мельтиат, который собрал всех студентов в одной аудитории. А собрав, преподаватель истории основ ложной метафизики Мельтиат Исаакиевич поведал следущее…
Как известно, лунные сутки не равны солнечным. В лунном месяце бывает разное количество «дней», и далеко не в каждом есть тридцатый лунный день. Иногда он длится двенадцать часов, а иногда всего три. Важно то, что он оканчивается новолунием и в тех случаях, когда приходится на осенние месяцы, сулит всем неживым период свободных отношений, любви и взаимопонимания.
– А самое, самое, самое важное, – добавил Мельтиат, – то, что в этот период не происходит слияния метафизических тел при близких контактах.
– О, время безопасного секса! – вскричал Гусар. – Время любви! Когда можно начинать?
Мельтиат сдержанно улыбнулся, но ответил:
– Завтра утром, после рассвета. И учтите, что благоприятный для любви период не окончится новолунием, а продлится до кануна Дня Всех Святых…
– До Хеллоуина, короче! – вставил Акакий. – Вы не против, если я закурю?
Никто не был против, и на этот раз Какака действительно раскурил трубку, а не просто поднес ее ко рту. Аромат крепкого табака отдавал вишневыми нотками, что очень нравилось Лексу и категорически не нравилось Оленьке.
– Нет, погодите! Не до Хеллоуина! – встрепенулся Мельтиат. – Хеллоуин принято праздновать тридцать первого октября, и в этот день еще все можно. Но имейте в виду, что в традиции многих, эм-м… народов, я бы так сказал, начинать празднование за три дня до и растягивать его на три дня после вышеозначенной даты. И что касается поедания тыкв, все в силе. Но наши, то есть ваши, каникулы любви оканчиваются ровно в полночь тридцать первого, и ни секундой позже!
– Понял! – отрапортовал Гусар и подмигнул Оленьке. – Ничего, нам этого времени вполне хватит!
Оленька поджала губы и демонстративно отвернулась. Она явно не разделяла энтузиазма своего лихого сокурсника.
– А ровно в полночь все тыквы превратятся в кареты, – пошутил Лекс.
– Что ж, я вас отпускаю уже сейчас. – Мельтиат поднялся со своего места и принялся собирать бумаги в портфель. – И вот что. Пару дней я занят, а уже двадцать восьмого, прямо с утра, приглашаю всех в наш паб, в «Крафтиру». Посидим поболтаем о том о сем… Разумеется, если у вас не будет других планов на этот день.
– У меня планы, – предупредил Какака. – Спасибо за приглашение, но я – в другой раз.
– А мы там все разве поместимся? – крикнул кто-то.
– О, эту проблему я легко решу! – пообещал лектор, раскланялся и вышел.
Ночью трава местами покрылась инеем. Иней не приравнивался к первому снегу, и здорожу Фёдру незачем было трижды обходить территорию. Он и не обходил. Проверил только, цела ли заплатка на дыре в куполе, из-за которой (из-за дыры, а не из-за заплатки) начался весь этот сыр-бор. Да и спустился под землю.
В склепе за шашками сидели Склеп и Игнат, хмурые и неразговорчивые.
– Новолуние сегодня, – сообщил Фёдр.
– Угу, – отозвался Склеп.
– Тридцатый день месяца. Октябрь. Каникулы любви, – напомнил Фёдр.
– И чо? – пожал плечами Склеп. – С кем любиться-то, баб ни одной не осталось.
– Ой, а то ты прежде мастак был… – зевнул Фёдр.
– Сдаюсь, ты выиграл, – сказал Игнат. – Убираем шашки. Пойду спать.
– Куда опять спать, мы полгода дрыхли! – нахмурился Склеп. – Маня вон еще не очухался даже.
Игнат аж подскочил, вспыхнул:
– Сейчас кто опять откроет рот и скажет, что это из-за меня, тому несдобровать, учтите оба! Урою. Даже если меня за это немедленно санитары уволокут!
– Тих, тих, тихо! – осадил его Фёдр. – Что было, то прошло. А кто старое помянет, тому глаз вон. Давайте нежить мирно. Нас и так мало осталось.
Игнат отошел к полкам с запасами сдубленной провизии, схватил банку пива, вскрыл и принялся пить, захлебываясь и обливаясь.
– Нас осталось пятеро, причем Стася очень плоха, – подчеркнуто спокойным тоном провозгласил Фёдр. – Так что считаем, что трое нас плюс Маня. Я пойду, попробую его разбудить. А потом предлагаю подняться наверх и посмотреть на солнечное затмение.
– Шо, и затмение сегодня? – удивился Склеп.
– Не полное. Частичное. Но все-таки, какое есть. И похороны были. Надо бы проверить, может, оставили что. А рядом с новыми могилами, которые в овраге, рабочие вовсю орудуют, богатые родственники приехали их проверять. Может, чего хорошего из машины сдублить получится. Вы идите, а я к Мане – и к вам.
Фёдр ушел.
– Ишь, добрый какой стал, – фыркнул Игнат. – То дублить по одному-у-у, близко к живым не подходи-и-ить… А то – идите, шмонайте машину, а мы с Маней к вам. Тоже мне!
– Зря ты ерепенишься, Игнат, – миролюбиво заметил Склеп. – Ему тоже не просто. Тебя он, считай, отмазал от Небесной Канцелярии да от санитаров. Вовремя в гроб отправил, схоронил, можно сказать. Если б не Фёдр, сгинули б мы с тобой,
