ни одному из этой четверки даже в голову не пришло хотя бы притвориться, что они заняты делом! Нет, что вы! Они, напротив, пялились на нас во все глаза. Хотя чему я удивлялась? В деревне жил народ простой. И развлечений здесь было не так уж много. Мы же с Иваном устроили бесплатный цирк.
Когда Покровский стал оседать в траву, я все же выскочила из машины. Мужики тоже забеспокоились.
– Эй! Сергеич, ты чего? Плохо тебе, что ли? Может, скорую вызвать, а?
– Да сколько она будет ехать! – парировал другой. – Тогда уж лучше сразу его в фельдшерский пункт отпереть… Емельяныч, Миш… Дотащим?
– Я в норме! – рявкнул Покровский.
– Иван Сергеевич… – залепетала я, подходя ближе. – Ваня…
– Он мой? Сто процентов, мой?
Его лицо исказилось. На щеке дергался нерв. Глаза покраснели. Взгляд стал неподъемно тяжелым.
Я не могла на него сердиться. Понимала, что Иван не со зла. У него просто никак не получалось встроить последние новости в ту реальность, что он для себя придумал. Ту реальность, в которой между нами ничего подобного быть не могло ни при каких обстоятельствах.
– Двести процентов. Ты один никогда не предохранялся.
Покровский всем телом вздрогнул. Зыркнул на меня. Как-то… даже зло. Будто бы и хотел мне возразить, а не мог. В конце концов, кивнул, вынужденный согласиться. И в отчаянии обхватил голову руками.
– Машенька, у вас как? Лады? Чего это он… – влез в разговор главный агроном.
– Емельяныч, свали. Лишний ты здесь, чего непонятно? – рыкнул в ответ Покровский.
Впрочем, дедок не очень-то испугался. И даже, наоборот, демонстративно перевел взгляд на меня. Словно у него имелись сомнения в том, что его шеф способен верно оценить ситуацию. А потому последнее слово оставалось за мной.
– Иван Сергеевич узнал, что скоро станет папой. Вот его немного и повело, – сообщила я. Переваривая мой ответ, Василий Емельяныч обернулся на других мужиков и, усмехнувшись в усы, заметил:
– Это хорошее дело! Поздравляю, Сергеич. Вот прям от души.
Глядя в удаляющуюся спину агронома, Покровский прохрипел:
– Ты что делаешь?
– А что? Живот скоро на нос полезет, полагаешь, они не узнают? Или, может, ты и нашего ребенка скрывать хотел?
– Нет, конечно! Я… Черт! Все так неожиданно. А если…
– Никаких если! Все будет хорошо, слышишь? Хотя, не буду скрывать, у меня имелись сомнения.
– Почему? – взгляд Покровского тут же стал настороженным и цепким. Все же он тот еще контролер и параноик. – Что-то все же не так, да?
– Вань, ты же бухал не просыхая, – устало разъяснила очевидные факты. – И я… Когда ты меня бросил… Короче, я тоже порой грешила.
Я видела, какое впечатление произвели мои слова на Покровского. Невозможно было не заметить, как он сжался под чувством вины, навалившейся на его широченные плечи.
– Ты пила? – спросил, глядя на меня словно битый пес.
– Непродолжительное время, но да. Как-то не справлялась я по-другому. Так что можно сказать, в чем-то я тебя понимаю.
Иван виновато отвел глаза. А мне его вина… ну просто поперек горла. Как встала еще тогда, когда все еще у нас могло быть, так и стояла, не давая сделать вдох полной грудью.
– Ну, я тогда поеду.
– Как это? Куда?!
– Домой. Я что хотела сказать – сказала. Больше мне здесь делать нечего.
– Как нечего? В смысле? Как минимум нам расписаться надо. И что еще? – Покровский действительно у меня спрашивал. Нет, конечно, я понимала, шок, и все такое. Но это было совсем уж никуда. Надо ему… Надо, блин.
– Нет, Иван. Ну, какая свадьба? Я за тебя не пойду.
– То есть как это?
– Вот так. Жениться нам совершенно не обязательно. У тебя своя жизнь давно. У меня тоже.
– Ты моего ребенка носишь… – огрызнулся он.
– Да. Но жениться только поэтому глупо. Чтобы решиться на такой ответственный шаг, нужны чувства, как минимум. Уважение, на худой конец. То есть все то, с чем у нас не заладилось изначально.
– За себя говори, – разозлился.
– А ты что? Можешь здесь мне возразить? – не поверила своим ушам я.
– Никак, надеешься плюгавого вернуть? – будто не слыша моего вопроса, Покровский с бараньим упрямством продолжал выискивать поводы пособачиться.
– Нет. Не надеюсь. А вообще тебя это не касается. – Я развернулась и даже успела сделать шажок к машине.
– Стой!
– Ну что еще?
– Номер мой из блока вытащи. Чтобы на связи быть. И вот… – Иван достал телефон из кармана. – Запиши свой новый адрес.
– Зачем?
– Приезжать буду. Ребенка-то я видеть имею право!
– Да пожалуйста! Приезжай. Как будто я против…
С психом выхватила из его пальцев айфон, вбила в заметки адрес и уже беспрепятственно дошла до машины. Что я чувствовала в тот момент? Осталась ли удовлетворена собой, его реакцией, самим нашим разговором? Не знаю. Я испытывала облегчение от того, что во всем призналась. Что сделала это ровно так, как и задумала. Знала ведь, что он, как честный человек, сразу предложит брак, и все равно смогла ему отказать, несмотря на дикое искушение согласиться. Получить его каким угодно способом, присвоить, сделать своим, наплевав на гордость. С потрохами отдавая себя этой больной любви. Но ведь понимала, что это помешательство в отложенной перспективе не принесет нам счастья.
Да, мы не состоялись как пара, но у нас с Иваном еще оставался шанс состояться как родители. На этом и нужно было сосредоточиться.
Так я себя убеждала. Когда домой ехала. И потом готовила ужин. Поэтому когда в дверь позвонили, не дрогнув, пошла открывать, пусть сердечко и подсказывало, кто ко мне пожаловал.
– Привет. А ты что здесь делаешь?
– Ну, привет! Мы же договорились.
– О чем?
– Что я могу приезжать к ребенку.
– Эм… Он еще не родился.
Тупо? Еще бы. Но я искренне не понимала. Или… делала вид, что не понимаю? А сама тихо радовалась, что этот дурак приперся. Трезвым! И таким по-хорошему взбудораженным.
– Ну, он же в тебе. Так я войду?
– Входи. Будешь есть?
– Буду. А что у нас на ужин?
У нас? Ничего! Но это так сладко звучало, что я не стала язвить. А тут ведь он
