для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами… Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому…»[12] – Собрав все оставшиеся силы, Бетания приподнялась на локтях. – Как вы считаете, эти врачи сдержали свою клятву? Они вообще врачи? Они люди?
Гуго облизал губы. Ответить было нечего. Ему хотелось взять ее на руки и унести из лагеря в заснеженные польские просторы, подальше от всего этого ужаса. Положить на мягкое пушистое покрывало, показать, как прекрасен мир, и гладить, гладить по голове до самой смерти, под медленным невесомым снегом.
Но ничего этого он не мог.
Не время поддаваться состраданию и терзаться от боли. Время думать. Если Бетания говорит правду, Браун шантажировал ее, чтобы принудить к интимной близости. Значит, она не ему признавалась в запретной любви, расплата за которую – смерть. Тогда кому?
В лазарете было чисто. Запах хлорки побеждал зловоние мочи от уток и больных тел. Все как положено, насколько это возможно. Если бы Бетанию отвезли в Биркенау, она умерла бы от голода или заживо отправилась в крематорий. Тристан Фогт продлил ей жизнь, сомнений нет. Не его ли она любит?
– У вас были отношения с кем-либо из СС, кроме Брауна? – прямо спросил он.
Бетания зажмурилась, точно побитая собака. Сейчас она ненавидела его так же, как и врачей. Разговор требовал от нее неимоверных усилий, но Гуго не отставал, задавая очередной вопрос.
– Нет. Я не из таких.
– Может быть, вы испытывали привязанность к кому-то другому в лагере?
– В Аушвице нет места сантиментам.
– Где вы были в вечер убийства?
– Думаете, это я его убила? – прохрипела женщина.
– Я просто задал вопрос, который задаю всем.
– Я была в постели, мне нездоровилось.
Она машинально положила руку на живот, и до Гуго наконец дошло, что с ней не так. Если Бетания забеременела, вряд ли Браун был этому рад. Он должен был отправить ее на аборт.
– Вы знаете гинеколога Клауберга?
– Еще бы, – выдохнула Бетания.
Она была на грани потери сознания; веки то и дело закрывались, точно под невыносимой тяжестью.
– Он вас когда-нибудь… мм… лечил?
Бетания дернулась, рот раскрылся. Похоже, температура росла, губы и щеки сделались белыми. За считаные дни от красоты, восхитившей Гуго при первой встрече, не осталось и следа.
– По-моему, с нее хватит, – прогудела медсестра, срываясь с места, будто валун с утеса.
Ухватив стойку с капельницей, она с дребезгом подкатила ее к койке и указала рукой на дверь. Гутман поднялся, поправил на носу очки и побрел к выходу. Шинель и халат висели на нем как на вешалке. Гуго поплелся следом. Бросил последний взгляд на Бетанию, представляя ее в Нормандии, на вершине прибрежной скалы. Вот она смотрит на зеленые волны, внизу тянется белый песчаный пляж, соленый бриз треплет ее волосы, она свободна и полна жизни.
Едва они вышли наружу, Гуго вытащил сигарету и защелкал зажигалкой, прикрыв огонек ладонью. Предложив сигарету Гутману, он спросил:
– Что вы об этом думаете?
– Ничего.
– У Бетании был веский мотив желать Брауну смерти.
– Все так.
– Это могло быть ее воздаянием за нарушение клятвы Гиппократа. Между прочим, когда Брауна обнаружили, на нем был врачебный халат, хотя рабочее время закончилось…
– Бетания уже тогда еле держалась на ногах, – запротестовал Гутман.
– Вы правы. В одиночку ей такое было не под силу, однако я с самого начала не исключал наличие сообщника.
К лазарету подкатил фургон с красным крестом. Глушитель выплюнул струю черного дыма. Из лазарета выволокли группу полумертвых заключенных, грубо затолкали внутрь.
– Куда их? – спросил Гуго, сплевывая горькую от табака слюну.
– В Биркенау. К чему их здесь держать? С ними все кончено.
Гутман разочарованно смотрел на Гуго. Наверное, тогда, во время аутопсии, он решил, что нашел союзника или хотя бы немца, способного не сквозь пальцы посмотреть на ужасы, происходившие в лагере. Гуго ненавидел себя. Он не мог спасти даже маленького Йоиля и тем более не мог остановить эту жуткую машину уничтожения.
– Спасибо за помощь.
– Это мой долг, – ответил Гутман.
Гуго выбросил окурок. Тот ярко сверкнул, словно метеорит, и потух в сугробе.
Гуго шел по утоптанному снегу, а с неба валил все новый и новый. Скоро заключенным придется опять впрягаться в каток. Удивительно, насколько мирным выглядело это место, хотя для того, чтобы разрушить иллюзию, хватило бы одного взгляда на колючую проволоку.
27
– Грязный змееныш, где ты это украл?
Бетси Энгель таскала его за волосы. Высвободиться из ее хватки оказалось совершенно невозможно, ведьма содрала бы ему скальп. Другой рукой она пыталась разжать его кулак. В конце концов ладонь Йоиля раскрылась, и он отдал подвеску. Бетси толкнула его на пол, а сама принялась разглядывать добычу, подставив ее под свет лампочки. Вспыхнула белая искорка.
– Мелкий воришка, – прошипела Бетси, спрятала подвеску в карман фартука и стянула с подушки наволочку. – А теперь снимай штаны.
– Нет!
– Делай что говорят, жидовский поросенок!
У Йоиля затряслись поджилки. Он повторял про себя слова Адель о том, что Бетси не может причинить вред «кролику» Менгеле. Побить – да, убить – нет. Набравшись смелости, он стянул штанишки, затем трусики, наклонился над койкой, крепко зажмурился и сжал губы.
Свернутая жгутом наволочка громко затрещала. Первый шлепок пришелся по правой ягодице. Второй – по обеим сразу. Йоиль заскулил. От третьего шлепка из глаз брызнули слезы и потекли в рот.
– Фройляйн Энгель! – загремел голос сзади.
В четвертый раз наволочка просвистела по воздуху. Кто-то вошел в спальню. Йоиль скосил глаза и увидел мокрые ботинки, серые штанины и полы черного кожаного плаща.
– Что вы делаете?! – заорал Гуго Фишер.
Йоиль почувствовал, что может вдохнуть и вот-вот разревется от облегчения. Сегодня он испугался не на шутку.
– Немедленно уберите это, – рявкнул немец и темной массой навис над ведьмой.
Кажется, Йоиль поторопился осудить его за случай с убитой девушкой. Сейчас рядом оказался защитник, друг, совсем не такой, как прочие нацисты. На сердце потеплело.
– Герр Фишер, этот жиденок – вор. – Сестра опомнилась, но наволочку все-таки зашвырнула в угол.
– И что же он украл?
Бетси замялась, потом нехотя вытащила из кармана подвеску. Мягкие линии буквы «Б», выплавленные ювелиром из золота, засияли на ее ладони. Настоящая драгоценность… С одной стороны бриллиант, с другой надпись:
