помогать, поэтому я здесь, – поделилась я, подперев подбородок рукой, удобнее устраиваясь на барном стуле, – с легкой подачи этой белобрысой стервы.
– Ох, Ди, не знаю даже что и сказать. Мне, конечно, очень приятно твое общество, но зачем ему это понадобилось? – Всплеснув руками, едва не опрокинув пустые чашки на пол.
– Ну, у него советчик хороший рядом есть! Переживает Яночка, как бы я их не объела, наверное.
– Вот что я тебе скажу, девочка моя, – запищала кофеварка, оповещая о готовности напитка, Эмма Петровна, по очереди наполнила каждую чашку, и уселась напротив меня. – Между вами с Владом очень много всего происходило, и черт знает что твориться до сих пор, но он все так же тебя любит.
Ее слова вызвали у меня язвительный смешок. Но под укоризненным взглядом экономки, я пристыженно сникла, уставившись в чашку.
– Ему больно, Диана. Я вижу, он страдает. И не знает, как с тобой поступить, вот и кусается.
– Я бы с этим поспорила, Эмма Петровна. Этот изверг всегда знает, чего хочет. Всегда! – Произнесла нараспев, чувствуя, как кольнуло где – то под ребрами.
– Не говори так, девочка. Изверг разве бросил бы на произвол судьбы маленького уродца с его нищей матерью? – Тихо прошептала женщина, вытирая краешком фартука выступившие слезы. – Никому до нас не было дела, а больной ребенок требовал особенного ухода. Я так многим ему обязана. И так виновата…
Язык прилип к нёбу, и шальная мысль, маячившая на горизонте, постепенно обрела четкость. А с нею и ужас. Не может быть.
– Только не говорите, что Булат…– слова застряли в горле, отказываясь растворяться в гнетущей тишине кухни.
– Да, милая, Егорка – мой несчастный сын. – Ее голос стал еще тише, и казалось, что женщина разговаривает сама с собой, совершенно забыв о моем присутствии. Я же переваривала эту болезненную мысль, смущенно глядя в лицо убитой горем матери. Для любой женщины рождение больного ребенка это огромная беда, которая на протяжении всей жизни будет идти рядом, рука об руку с твоим чадом, взрослеть вместе с ним, ярким пятном алея в исковерканной недугом судьбе. – Влад не бросил его, и помог нам. Мы с ним так давно, что я уже не помню своей жизни без него. Всегда его сильное плечо было мне опорой, а Егорка его как любит. Хоть он и уродец, но у него такое чистое и открытое сердце.
Я содрогнулась внутри, вспоминая последнее свидание с Егоркой, он же и небезызвестный Булат, который одним своим видом вгонял меня в глубокий обморок. Трудно думать о его большом и чистом сердце, когда глазам больно на него смотреть. Но сейчас, глядя на страдание его матери, я хоть и с трудом, но заставила себя пересмотреть свое отношение к нему, стараясь удержать в узде мысли, скакавшие как блохи по зыбкой панике поднимающейся внутри. Если его мать здесь, по всей вероятности и он тоже.
– Вам не в чем себя винить Эмма Петровна, – стараясь утешить экономку, бередящую собственные раны, проблеяла я, украдкой оглядываясь по сторонам, ожидая его появления с минуты на минуту.
– Ох, если б так, моя девочка, если б так… Ну да ладно, что – то я расклеилась совсем. Так вот, Влад добрый человек, только судьба у него очень непростая. Ему много досталось по жизни, и ты самое светлое и ценное, что было и есть у этого мужчины.
Не решаясь перечить женщине, дабы не вызвать нового потока несчастных слез, я предпочла оставить свое мнение при себе, и перевести разговор в другую плоскость., все еще косясь на дверь.
– Эмма Петровна, а где повстречались ваш сын и Влад? Вы сказали, что он мальчишкой спас ему жизнь?
Ответить экономка не успела, испуганно вскочив со стула. Я к слову, едва не рухнула со стула, чудом чашку не разбила. В этот момент на кухню как тайфун влетел Влад, быстро оценив царившую обстановку, бросив на меня полный ярости взгляд.
– Ребенок орет,– проревел так, что стекла задрожали в оконных рамах.
Вслед за Эммой Петровной рефлекторно вскочила и я, проклиная его чертов характер.
– Если бы кое – кто не отправил меня на кухню, он бы не орал! – Ответила ему тем же, поспешив скрыться с его разъяренных глаз.
***
– Эмма Петровна, вы заставляете меня в вас разочароваться, – медленно, пряча дрожь в голосе, цежу каждое слово. В надежде, что она расслышит исходящую угрозу. – Я, кажется, велел вам, и вы, кстати, поклялись держать язык за зубами. Что заставило вас нарушить данную вами клятву? Вы хотели разболтать ей о том, кто я есть?
Пожилая женщина задрожала как осиновый лист, пряча руки за спину.
– Что вы, Влад Генрихович, у меня и в мыслях не было. Так просто к слову пришлось. Диана очень обижена на вас… И потом, я давным давно сказала вам, чтобы вы не смели даже мысленно себя называть как – то иначе. Вы человек с большущей буквы, с огромным сердцем…
– Да что вы заладили своими огромными сердцами! Вы что, же, решили заняться сводничеством? Предупреждаю, это плохая затея. Я не позволю вмешиваться в свою личную жизнь.
– Вы слышали?
– К вашему счастью да, уважаемая Эмма Петровна. И своевременное вмешательство в вашу милую беседу спасло вас от разбитых иллюзий, потому что если б вы разболтали то, о чем поклялись молчать, вы бы лично убедились, что я тот, кто есть на самом деле.
– Нет нет. Я не думала даже. Простите, Влад Генрихович, я никогда ей ничего не скажу, вы же знаете. После всего, что вы для нас сделали…
– Очень на это надеюсь. На этом и закончим.
Услышав обрывок их разговора, у меня волосы на голове зашевелились. Нашла с кем откровенничать, бл*дь, ну что за народ бабы? Не делай добра и не получишь зла, старинная мудрость. Ее длинный язык едва не довел меня до инфаркта, аж под ложечкой засосало.
Диана вскочила с кухни как ошпаренная, оставив после себя лишь тонкий едва уловимый аромат. Глубже его вдыхаю, мысленно выругавшись. Он заставлял все внутри дрожать, и желать ее еще сильнее. Хотя куда уж сильнее.
С ней что – то происходило, и я не мог понять что. За то время, что мы не виделись, она неуловимо изменилась. Не внешне, хотя некоторые перемены все же есть, а внутренне. Я смотрел в ее глаза и не мог прочитать ее как раньше, натыкаясь на такую же непроницаемость, и это срывало мне крышу.
Какой черт дернул меня пойти у Янки
