Все так наверняка и было, пока очередь не дошла до него. А вот когда он, уже насмотревшийся на приятелей и натерпевшийся в ожидании, приступил к делу, тут никакие помощники со стороны Анне Николаевне больше не потребовались. Да и ребята, удовлетворенные тем, что ни единый их каприз не остался неудовлетворенным, отправились, надо полагать, допивать, оставив Слоника в одиночестве — заниматься экзекуцией. Потому что секс, который он предложил достаточно измотанной женщине, что было заметно, назвать таковым можно было с большой натяжкой. И разве что в одностороннем порядке. Для него, да, возможно, это и был долгожданный секс. А для нее, конечно, изощренная и длительная пытка, как правильно и предположил Лыков, едва взглянул на жертву Тимкиной страсти. То-то ж она теперь без памяти валяется…
Черт возьми, вот же дурак, совсем не вовремя…
Скоро сюда подъедет нотариус, она должна хотя бы выглядеть нормально, то есть без синяков и шишек, а Слоник этот оказался ну прямо садист какой-то. В азарт он, понимаешь, вошел! Руки его не слушаются! Вот они откуда, синяки эти…
Глядя на Тимкины издевательства, иначе не назовешь, Лыков максимально смикшировал звуковое сопровождение съемки, потому что от истошных женских визгов, воплей и проклятий голова уже побаливала. А ведь еще надо было придумать, что делать, чтобы не терять времени…
Но опасения Вадима Михайловича относительно трагедии, которую вынуждена была пережить женщина прошедшей ночью, оказались несколько преждевременными. И когда он уже досматривал ставший однообразным и скучным фильм, в котором невзрачный голый дядя, с хрипом и горловым рыканьем, безостановочно, будто заведенная машина, накачивал большую и неподвижную резиновую куклу с возбуждающими женскими формами, он вдруг услышал сперва слабый стон, а потом — прямо-таки хлынувший поток грязного, площадного мата. Резко обернулся и увидел, что Анна, перевалившись на бок, тоже смотрит на экран телевизора. Но сил у нее нет, и потому голова все валится на подушку.
— Нравится? — спросил он. — Ты еще начала не видела. Там, где тебя сразу трое… А это что, одна боль и никакой радости, верно?
— Какой ты мерзавец, — хрипло выдохнула Анна. — Никогда не прощу…
— А я разве просил у тебя прощения? — удивился он и повернулся к ней вместе со стулом. — И не думал. Я вообще к этому, — он кивнул на экран, — никакого отношения не имею. И вас я вчера оставил в полном порядке. Разве не так? А сам умчался на операцию. Это уж вы тут сами, без меня… понапридумывали себе развлечений! А сотрудники мои, все, как один, люди достойные и, между прочим, семейные, а значит, ваша массовая случка — целиком твоя инициатива. То-то я смотрю, они все разбежались. Не дождались моего прихода. В глаза небось смотреть стыдно. Им же хорошо известно было про наши с тобой отношения.
Ну, с ними-то я разберусь как-нибудь, без посторонней помощи. А вот тебе самое время подумать о своей шкуре. Иди-ка в ванную, приведи себя в порядок, смотреть же противно, неужели не понимаешь? Эта твоя разнузданная сексуальная озабоченность однажды сыграет с тобой очень плохую шутку. Так ведь и проснешься в одночасье… под забором. И в таком виде! — Он с презрением ткнул в нее указательным пальцем. — Зеркало принести? Или на слово поверишь? Иди, иди, я отвернусь, все равно никакого удовольствия смотреть на тебя… такую… Ох, кошмар!..
Он хотел еще шлепнуть ее по обнаженным ягодицам — не сильно, а так, многообещающе, но она с буквальным ужасом в глазах даже и не отшатнулась, а словно кинулась в сторону от него, будто от прокаженного какого. Ну и черт с ней. Лыков махнул рукой и встал. Отошел к телевизору, поставил пленку на перемотку.
Она угрюмо молчала, разве что постанывала, сползая с кровати, потом неразборчиво выругалась и медленно пошлепала в ванную, с трудом подбирая по дороге разбросанные свои предметы туалета.
Вадим Михайлович внутренне успокоился, ожидал куда более истеричной реакции, а тут, видишь ты, как бы и обошлось. Но это еще не конец, и реакция тоже впереди. Однако теперь появился и жесткий противовес — вот эта самая пленочка, которую ей придется время от времени демонстрировать. В назидание, так сказать. Нет, и с жизнью она не покончит, закалка не та. Но кураж у нее сбить все-таки удалось. Ничего, теперь еще и Арон Захарович ей добавит. Для окончательного просветления ума. А то как-то неправомерно долго тянется вся эта история, по идее не стоившая затраченных на нее умственных и физических усилий. Надо форсировать, нечего больше стесняться.
Подумал вот и усмехнулся: это когда ж он в последний раз стеснялся-то?
Полковник встретил Арона Захаровича Швидко и немедленно проводил в рабочий кабинет, где предложил ему глубокое кресло у большого письменного стола.
Затем он привел сюда же Анну Николаевну Юр-кину, которая просто вынуждена была выглядеть более-менее пристойно, и усадил ее напротив юриста, в таком же кресле, в которое, он знал, легче сесть, чем выбраться из него. Знакомя ее с Ароном Захаровичем, Лыков шутливо заметил, что вчера здесь был небольшой междусобойчик, связанный со служебными успехами, отчего теперь и мадам Юркина, да и он сам чувствуют себя несколько разбитыми — в физическом смысле. Двусмысленная усмешка при этом подтвердила предположение юриста, от чего могли так сильно утомиться молодые люди. Уж ему ли объяснять!
Но как ни приводила себя в божеский вид Анна Николаевна, следы ночной оргии никуда не делись. И проявлялись они не только на лице — в виде замазанных кремом телесного цвета синяков под глазами и на скулах, но и в усталом голосе, в слабости и неуверенности движений и жестов. И все это отметил опытным глазом нотариус.
Швидко был уже в курсе дела, которое доложил ему во всех деталях и подробностях полковник Лыков, назначив за положительное решение вопроса такой гонорар, который даже и не предполагал назвать для себя сам юрисконсульт. И уже этот факт заставил его отнестись к делу с максимальным вниманием и осторожностью, хотя он достаточно давно работал вместе с полковником и прекрасно знал или догадывался, за что тот платит ему большие гонорары. Но в данном случае Лыков, со своей стороны, заранее и твердо гарантировал ему полное согласие обеих сторон. А если и возникнут проблемы, то исключительно частного порядка, которые будут немедленно решены. Кстати, и с помощью самого Арона Захаровича. Уж как он-то умеет, когда требуется, убеждать клиента, было давно известно всем заинтересованным лицам, коим приходилось иметь с ним дело.
Хотя все было давно известно, Вадим Михайлович все же счел необходимым сделать небольшое вступление. Отметая «незначительные частности», он сказал, что суть дела сводится к двум пунктам. Первое. Анна Николаевна вступает во владение пакетом акций торгового дома «Земфира», принадлежащим ее законному супругу, который в настоящее время пребывает на нарах в следственном изоляторе по обвинению в хранении и сбыте наркотических веществ в особо крупных размерах. В этой связи и во избежание возможных неприятностей, которые могли бы доставить фирме недобросовестные конкуренты, Анна Николаевна берет на себя управление вышеуказанным торговым предприятием. И второе. Для обеспечения дальнейшего нормального функционирования фирмы она передает эти акции в дар Вадиму Михайловичу Лыкову вместе с правом распоряжаться ими по собственному усмотрению.
