тело, скрывшись. Может, оно и к лучшему, что Рохт ушел… уплыл вот так, не прощаясь?..
Стоило об этом подумать, как из воды показалась сначала знакомая белесая макушка, а затем и голова, плечи, мужская грудь.
— С тобой одежды не напасешься, — почтил мигом ворчания растерзанный похоронный костюм Рохт.
— Что? — выдохнула я. Получилось как-то булькающе, но возмущенно. Возмущенно-булькающе. Вот!
Я ожидала услышать от ящерюги все что угодно, но только не это.
— То, что я опять голый, — проворчал дракон.
— Раньше тебя это не смущало, — прошипела я гадюкой.
Вот как так?! Ты вся на нерве, настроилась на драму, трагедию расставания, но один ящерюга ни в какую не желал тебе это организовывать!
— Раньше не было твоих родителей…
Вроде бы Рохт произнес это негромко, но папа, стоявший в отдалении на берегу, как-то странно дернулся, а мама начала буквально прожигать дракона взглядом. Хорошо, что тот стоял в воде, иначе бы точно вспыхнул.
— Как будто тебе это помешает уплыть, — горькие слова сорвались с языка помимо моей воли.
Рохт вдруг вскинулся, пристально посмотрел на меня и, чеканя каждое слово, произнес:
— Ты сегод… уже вчера дала мне клятву.
— Честно ответить на один вопрос? — утонила я, хотя и так знала: мы оба прекрасно все помним.
— Да. И я хочу, чтобы ты сейчас ее исполнила.
— Хорошо. — Я расправила плечи, вскинула подбородок, готовая честно ответить о том, что знаю. Выдать тайну бандитских кланов Нового континента, или дать показания против черных алхимиков, банду которых мы накрыли на верфях, или… что еще мог спросить законник у дочери преступника?
— Ты меня любишь?
Я думала, что готова ко всему, но не к этому. Нет! Так нельзя! Я хочу другой вопрос! Это дознавательский произвол, я никогда не призна…
— Да, — клятва не позволила мне солгать.
Я действительно его любила. Этого невыносимого, порой высокомерного, с самомнением выше гор, расчетливого засра… законника!
— Зачем тебе это? — спросила зло и отчаянно.
— Потому что я за эти двадцать четыре часа понял, что тоже люблю тебя. До безумия. И что чуть было не совершил главную ошибку в своей жизни.
— Но я дочь преступника.
— Знаю.
— Я никогда не откажусь от своей семьи.
— Даже не сомневался.
— Ты дознаватель…
— Это единственное, что тебе во мне не нравится? — Рохт приподнял бровь.
— Вообще-то, не нравится очень многое, — не удержалась я. — Если составлять список, он будет длиною с милю, но ты мне нужен. Именно такой. Неидеальный.
— И мне нужна именно ты… Пусть и с недостатками…
— Недостатки? У меня? — я делано возмутилась в лучших традициях мисс совершенство.
— Хорошо. Один. Маленький, — пошел на попятную Рохт, бросив взгляд на берег.
Недостаток возмущенно запыхтел так, что кожа под щетиной покраснела, и грозно свел кустистые брови, поиграл отточенным маникюром и тонко улыбнулся фирменной ведьмовской улыбкой, задумчиво почесал вихрастый затылок и погрозил кулаком в лучших братских традициях…
Дракон же, словно этого не заметив (на деле — виртуозно проигнорировав), продолжил:
— Но он — это одна из самых лучших твоих черт. Потому что именно твоя семья перевернула мой взгляд на очень многое. Вы, Бертрандо, преступаете закон, но не переступаете через себя. Не предаете друг друга…
В последних словах я услышала горечь. Видимо, Рохт считал Хэнка другом. Таким, который настоящий, с кем прошел многое, кому доверял прикрывать спину в бою и не ожидал, что рука товарища однажды воткнет нож.
— Ты знаешь, что со мной будет не просто, — честно (а это со мной случается редко!) предупредила я.
— Готов попробовать, — упрямо ответил дракон.
Зря он это сказал. Последний бастион моего благоразумия после этих слов пал. И разбила его робкая надежда, что все у нас может получиться… От счастья я забылась. Потерялась в пространстве, времени, окружении, потянулась к Рохту и…
Такого дружного, в одной тональности, синхронного и выразительно-предупредительного кашля я не слышала ни разу!
— Эй! Мы вообще-то здесь! — напомнил о себе братец, хотя его-то вовек не забудешь!
— Угу, — мрачно отозвалась я, отодвигаясь от Рохта.
Ну вот! Такой момент испортили!
Дракон же словно и не сильно расстроился. Посмотрел прямо на моего отца и, чуть повысив голос, чтобы на берегу его точно услышали, произнес:
— Прошу руки вашей дочери.
— Нет! — тут же рявкнул папа, которого законник больше бы устроил не в качестве моего парня, а в гробу.
— Я ее совратил! — тут же сообщил этот… этот… приличных слов на чешуйчатую заразу у меня просто не было!
— Убью! — взревел отец.
— Убейте, но так, чтобы Хелл при этом была вдовой! — покладисто согласился Рохт. — Потому что я, как честный мужчина, только браком могу смыть это позорное пятно с репутации вашей дочери.
— Ты честный подлец! — вспыхнула я, вмешиваясь в сватовст… это форменное безобразие. И поспешила заверить родителей: — Я невинна, как младенец!
— У этого младенца я видел родинку на правой ягодице! — как бы невзначай обронил Рохт, припомнив мое же обнажение у шкафа своей сестры.
Крыть было нечем, кроме мата. Зато его у меня сейчас было хоть отбавляй. Только я не успела и рта открыть, как вмешалась мама.
— Знаешь, милый, а я не против этого дракона… — начала она.
— Дорогая, — сквозь стиснутые зубы зашипел отец. — Не мешай! И вообще, это не тебе предложение делают!
— Хотя бы делают! — тут же взвилась черная ведьма. — Ты меня не спрашивая к алтарю потащил! Через плечо. Хотя я кричала «нет»!
— Но нас же все равно поженили, — невозмутимо пожал плечами отец, как человек, который ни в чем не раскаивается и ни о чем не жалеет. — И мы любили друг друга…
— Да, любили, но ты у моего отца руки не просил, — выпалила мама, уперев руки в бока. — А этот дракон хотя бы просит!
— Стоя голым в воде?! — возмутился отец.
— Как может, так и делает! — не сдавалась черная ведьма, выступив в роли судебного заступника.
Только я, зная Бриджит Бертрнадо, не обманывалась, она, с ее опытом отношений с законниками, могла бы быть отличным адвокатом. Черная ведьма с одинаковой легкостью могла и оправдать, и обвинить, и посадить, и закопать. Последнее — как фигурально, так и буквально — в могилу.
Знал об этом и папа, но сегодня решил рискнуть жизнью, здоровьем, психикой и возразить маме…
Я же, слушая перебранку родителей, ненароком подумала, что если у нас с Рохтом все же что-то получится, то историю предложения стоит все же отредактировать. Хотя бы вырезать из нее сцену с обнаженкой. Пусть она и не эротического, а спасательного характера.
О чем-то таком, похоже, подумал и Рохт, потому что вклинился
