— А я один раз играла в экспериментальном спектакле пороману «Сага о Форсайтах», так спектакль продолжался трое суток с небольшимиперерывами на сон и обед… Ой, Ленечка, ты уже вернулся? — Лола наконецзаметила появление своего компаньона. — Ты так быстро? А мы с Толиком кофепьем…
Леня хотел было возмутиться той бесцеремонностью, с которойАнатолий занял его место, но вовремя спохватился — ведь он сам с трудом добилсятого, чтобы Лола приняла в дом его старинного знакомого… Поэтому вместо едва несорвавшейся с губ ревнивой реплики он благосклонно произнес:
— Бойцы вспоминают минувшие дни? А мне, Лолочка, ты ненальешь кофейку?
— Сейчас, — отозвалась Лола, но даже пальцем нешевельнула. — Так вот, главная трудность, само собой, — продолжилаона, — главная трудность заключалась в том, чтобы запомнить весь текстроли. Целый роман все-таки… Конечно, у нас был суфлер, но какой же настоящийартист полагается на суфлера? У меня, между прочим, всегда была отличнаяпамять, что очень ценили режиссеры…
— У меня раньше память тоже хорошая была, —вздохнул Анатолий. — Телефоны всех знакомых девушек наизусть помнил! Беззаписной книжки! А это, доложу вам, немало!
Он протянул Лоле опустевшую чашку, и та моментально еенаполнила. Маркиз удивленно проследил за ней, но его не замечали, как будто онстал человеком-невидимкой.
— А теперь-то память совсем никакая стала! —пожаловался Анатолий, шумно отпив кофе. — Вон, стишок маленький, и тоникак вспомнить не могу! Одно слово — возраст!
— Ну какой там возраст! — поощрительно улыбнуласьему Лола. — А какой стишок?
— Может быть, и мне тоже нальют кофе? —осведомился Маркиз с нарастающим раздражением.
— Сейчас, Ленечка, — невозмутимо отозваласьЛола. — Так какой же стишок?
И Топтыгина прогнал
Из саней дубиной,
А смотритель обругал
Ямщика скотиной!
— Ты бы еще на стул встала, — ревниво проговорилМаркиз, которого уже всерьез начало раздражать установившееся между Лолой иАнатолием родство душ.
Однако никто не обратил внимания на его эмоции.
— Во-во! — радостно подтвердил Анатолий. —Именно так тот мужик и говорил!
— Это даже в школе проходят, — поучительным тономпродолжила Лола. — Про то, как медведя за генерала приняли…
— Постой! — вскинулся Маркиз, моментально забыв оревности и обиде. — Медведь, говоришь? Ну точно — медведь! Как же это ясразу не догадался?
— Ленечка, ты только, пожалуйста, не волнуйся! —На этот раз Лола обратила на него внимание. — Ты, главное, так непереживай! Налить тебе кофейку? Сейчас я тебе налью… ты присядь… Анатолий,подвиньтесь, пожалуйста!
Анатолий передвинулся вместе со стулом, чем весьмаобеспокоил Аскольда. Кот недовольно фыркнул и соскочил на пол с тяжелым мягкимзвуком, как будто уронили мешок цемента. При этом на его морде отчетливочиталось следующее: «Некоторые люди совершенно не ценят своего счастья! Яблагосклонно оказал ему доверие, забрался на колени и даже немножко помурлыкал,а от него всего-то и требовалось спокойно посидеть, не создавая мне неудобств…»
— Садись, Ленечка! — заботливо проговорила Лола,поставив перед Маркизом чашку кофе. — И главное — не переживай! Нервныеклетки не восстанавливаются!
— Да как вы не понимаете? — Маркиз взмахнул рукой,едва не сбросив чашку со стола. — Он потому и прочел перед смертью этостихотворение, что хотел тебе сказать — что-то важное связано с медведем! Чтоон перед этим тебе сказал?
— Она, говорит, мне это отдала… ты должен его взять ивернуть… и найдешь его там… А где там — не успел сказать, начал бредить… стихиэти начал читать…
— У него в бреду всплыли эти стихи, потому что он хотелтебе сказать, где нужно взять то, что она ему отдала! Он хотел сказать тебеименно про медведя!
— Про какого еще медведя? — удивленно переспросилАнатолий и переглянулся с Лолой. — Что это с ним?
— Про какого медведя? — Маркиз замахалруками. — Про самого обыкновенного медведя! Литературного! То естьмузейного! С подносом в лапах!
— Кажется, он тоже бредит! — Анатолий повернулся кЛоле. — У него такое раньше бывало?
— Да вроде нет, — вздохнула Лола. — Но всекогда-нибудь случается в первый раз! Ленечка, ты, главное, не волнуйся, мысейчас вызовем врача, тебе сделают укол, и все будет хорошо… Ты забудешь провсех этих медведей…
— Не надо никакого врача! — возмущенно перебил ееМаркиз. — Не надо никаких уколов! Я не хочу забывать про медведя! Янаконец понял, что имел в виду тот человек… как его звали — Упертый? Неслучайно он два раза ходил в Музей-квартиру Панаева! Ведь там, в холле музея,стоит медведь!
С большим трудом Лола поверила, что у Маркиза действительновсе в порядке с головой.
— Черт, как неудачно все, и туда надо и сюда, —возбужденно бормотал Леня, — хоть разорвись. Ладно, медведь подождет.Анатолий, собирайся, к Окуню поедем!
Василий Окунь неожиданно почувствовал нестерпимый голод.
В последнее время с ним часто случались такие приступызверского голода — от страха, от волнения, просто от усталости на негонакатывало неудержимое желание немедленно что-то съесть. Он замечал, чтоприбавляет в весе, но ничего не мог с собой поделать: если немедленно неутолить этот голод, ему станет совсем худо. Начнут дрожать руки, потемнеет вглазах…
В последнее время все чувства у него обострились — еслихотелось есть, то зверски, если он спал — то как убитый, без просыпу, однакочаще всего он совсем не спал, лежал в гостиной на диване, обливаясь потом, хотяв комнате было прохладно: он мучился от духоты, поэтому раскрывал все форточки.В спальню он не заходил с тех самых пор, как нашел там на широкой супружескойпостели мертвую Маргариту.
Когда в тот вечер он вошел в квартиру и увидел ее жуткоесинее лицо с лиловым вывалившимся языком, он подумал, что все пропало, что этонаказание ему за убийство Сергея. Однако тут же опомнился и позвонил КондратуМатерых. Этого делать ни в коем случае было нельзя, но он растерялся. Кондратнаорал на него и велел затаиться, потому что для милиции он, конечно, будеттеперь первым подозреваемым. Василию удалось перевести стрелку на Сергея — всезнали, что он был любовником Маргариты. Милиция вроде бы от него отстала,однако сегодня нашли машину Сергея, и, чем черт не шутит, может, и самого его найдут…
Есть хотелось до умопомрачения, желудок сводили спазмы.
Можно, конечно, дотянуть до дома, но там вряд ли найдетсякакая-то еда. Домработница, как ее… Александра, грубит, смотрит косо, денегкаких-то требует…
И вообще, после смерти Маргариты собственная квартира невызывала у Василия ничего, кроме страха и беспокойства.
