от всех остальных живых существ, взял судьбу в свои руки. Если бы характерным признаком людей было жить так, как они жили всегда, мы не были бы сегодня теми, кем являемся.
Однако именно эту иррациональную тоску по «истокам» разделяют многие люди в современных обществах. Они придерживаются палеодиеты, якобы по примеру людей из каменного века. Они молятся на натуральные лекарственные средства. Они выбрасывают в атмосферу тонны аэрозольных частиц, чтобы греться у камина. Иногда все это становится опасно для жизни, особенно когда люди отказываются от современной медицины и не делают детям прививки, объясняя это тем, что раньше человечество как-то выживало без целенаправленной иммунизации. Это верно, вот только очень многие умирали от болезней, от которых сегодня очень просто вылечиться. Вот и шаманка из Бад-Дюрренберга едва вышла из подросткового возраста, прежде чем, вероятно в силу инфекции, перешла в вечность. В каменном веке у природы было наготове множество вариантов закончить человеческую жизнь раньше времени. И да, инфаркты, диабеты и инсульты к числу этих вариантов не относились — для таких болезней люди питались слишком сбалансированно. А еще они просто до них не доживали. Вот и число онкологических заболеваний растет сегодня в первую очередь в благополучных странах, поскольку это типичные возрастные заболевания.
Жизнь нынешних обитателей Европы — самая комфортная за всю человеческую историю. И за это мы должны благодарить в том числе и иммиграции времен каменного и бронзового веков. Вместе с сельским хозяйством в Европе установились прообразы коммунальных структур, при которых люди больше не зависели от семей или маленьких союзов, а могли рассчитывать на сплоченность и защиту, которую дают поселения. Постепенно с помощью ресурсной экономики люди освободились от своенравия природы, хотя засухи и климатические кризисы все еще ставят перед нами экзистенциальные проблемы. Только вместе со степной иммиграцией был заложен фундамент Европы иерархий, разделения труда и инноваций, а значит, и континента, который посредством своих технологий и знаний в Новое время обогатил и определил весь мир.
Когда европейские поселенцы наконец-то открыли Америку и, после Второй мировой войны, подняли США до уровня культурного и экономического гегемона, это тоже было продолжением исключительной истории европейского прогресса. С континента, который тысячелетиями определяли переселенцы, через Атлантику в Новый Свет пришли мигранты, чтобы там эту историю повторить — со всеми ужасными последствиями для коренного населения.
Прогресс человечества и тут трудно отличить от вторжения. Справедливо замечено: древние иммиграции и миграционную волну, запущенную в 1492 году Колумбом, трудно сопоставлять по моральным характеристикам. В конце концов, колонизация Америки проходила в контексте религиозных, правовых норм и моральных границ, которые европейские завоеватели совершенно осознанно попрали. В древности же таких норм, вероятно, не существовало, господствовало грубое «естественное состояние», которое было ограничено лишь позднее, с появлением человеческих обществ и цивилизаций.
Генетика реабилитирована?
Брутальность европейских экспансий Нового времени с исторической точки зрения традиционна, пусть зачастую и только с позиции завоевателя. О древних иммиграциях в Европу у нас долгое время были лишь размытые представления и отчасти воинственно противоречащие друг другу теории. За последние годы археогенетика пролила очень много света на тьму незнания, пусть некоторые углы еще и остаются неосвещенными. Благодаря секвенированию доисторические и сегодняшние геномы становятся своего рода судовыми журналами, которые рассказывают личные истории иммиграции и генетического смешения. Из этого следует заключение, с которым нужно научиться жить: генетика становится неотъемлемым элементом историографии.
Описывать этот феномен только как вызов, брошенный науке, было бы недостаточно, по крайней мере для немецкоязычного пространства. В конце концов, ведь это национал-социалисты варварски реализовали бредовую иллюзию, согласно которой история — не что иное, как битва между «расами». Многие генетики в то время утверждали, что доминирование культур — иначе говоря, народов, иначе говоря, популяций — идет рука об руку с генетическим превосходством. Они подпитывали это утверждение тезисом, согласно которому бронзовый век в Европе начался не с освоения новых техник, а с миграций воинов с боевыми топорами из Скандинавии. Эти «северные» народы якобы превосходили других, а потому были носителями прогресса, а вместе с ним они несли с собой германские языки. Национал-социалистическая трактовка истории плохо сочеталась со многими находками археологов, но предлагала идеологические основы, позволявшие приписывать другим «расам», например из Восточной Европы, генетически обусловленную ущербность. Неудивительно, что после Второй мировой войны многие археологи в Германии отвергли идею, согласно которой распространение культурных техник и языков тесно связано с мигрирующими народами. Теперь за правило взяли считать, что неолит и бронзовый век распространились в Европе, и жившие там люди освоили и приняли новые техники.
Но генетические данные показывают обратное. На самом деле обе великие смены эпох в древней истории неотделимы от миграционных волн, в ходе которых иммигрировавшие люди зачастую вытесняли прежних жителей. И хотя национал-социалистам было мало радости от того, что 8000 лет назад прогресс пришел из Анатолии, а 5000 лет назад из Европы, новые находки могли пониматься как частичная реабилитация археологических тезисов первой половины XX века. Но это было бы слишком просто. Основательный взгляд на генетические данные показывает сложное соотношение между миграцией и культурным обменом, которое не допускает разграничений по популяциям.
Земледелие действительно пришло в Европу из Анатолии, после того как на Плодородном полумесяце его развили охотники и собиратели. Но во многом это объясняется климатом, который становился в этом регионе все теплее, и многочисленностью диких сортов злаков, которые можно было культивировать. Степная иммиграция тоже мало подходит под утверждение о том, что прогресс возникает благодаря превосходству какой-то определенной популяции. Ведь жители степей имели такое же отношение к иммигрантам с Ближнего Востока, как и к коренным жителям — охотникам и собирателям. На запад они принесли лишь мастерство обработки бронзы, а вот переход от кочевничества к земледелию совершили только в Европе. Здесь выходцы из степи широко перенимали местный образ жизни, обогащая его новыми технологиями. Наряду с миграцией решающую роль всегда играл обмен. Мы, европейцы, — продукт этого процесса, в наших генах до сих пор читаются следы иммиграции, вытеснения и кооперации.
Национальные границы — не генетические
Никто не несет в себе гены, которые делают его или ее «чистым» представителем определенного этноса. Старые, вновь и вновь выкапываемые идеи о том, что есть специальные гены германцев, кельтов, скандинавов или даже отдельных национальностей, широко опровергнуты. Однако от Иберийского полуострова до Урала частота определенных генетических вариантов равномерно смещается, и на основании этого генетики могут сказать, откуда происходят отдельные люди. Впрочем, попытка увязать эти генетические различия с национальными границами — столь же многообещающая,
