Незадолго перед уходом Андреа — Мараван покинул квартиру ещё раньше, не попрощавшись, — клиент зашёл на кухню, завёрнутый в махровое полотенце.
— Я было подумал, что это альтернативная версия того же меню, — усмехнулся он. — Однако должен признать, это ещё круче. Мои комплименты повару!
С этими словами он положил на стол три купюры по две сотни франков, в дополнение к основному гонорару.
35
И снова Маравану пришлось провести в приёмной доктора Кёрнера больше двух часов. Разбросанные вокруг газеты пестрили заголовками на тему предстоящей инаугурации первого чернокожего президента Соединённых Штатов Америки Барака Хусейна Абамы.
Волновало это событие и ожидающих в очереди пациентов. Тамильцы надеялись на изменение политики в отношении правительства Шри-Ланки; иракцы — на скорейший вывод американских войск с территории их страны; африканцы — на более активное вмешательство США в события в Дарфуре и Зимбабве.
Мараван не принимал участия в разговорах. У него были свои проблемы.
Наконец его пригласили в кабинет.
— Как ваша двоюродная бабушка? — поинтересовался Кёрнер, поднимая глаза от его истории болезни.
— Она умерла.
— Примите мои соболезнования, — вздохнул доктор. — Вы сделали всё, что могли. Что же привело вас ко мне на этот раз?
— Я снова пришёл поговорить о ней, — ответил Мараван. — В прошлый раз вы спрашивали меня, как у неё с сердцем. Зачем?
— При определённых проблемах с кровообращением нельзя назначать минирин, — сказал Кёрнер. — Он способствует свёртываемости крови и может в таких случаях вызвать инфаркт или инсульт. Отчего же она умерла?
— Инфаркт.
— И теперь вы беспокоитесь, что минирин стал причиной её смерти, — догадался доктор. — Это маловероятно. Другое дело, если бы у неё и раньше были проблемы с сердцем.
— Два года назад она перенесла инфаркт.
Кёрнер с испугом взглянул на Маравана:
— Вы должны были предупредить меня.
— Я не знал, — ответил тамилец. — Она скрыла это от меня.
36
В конце января деловой мир потрясло одно коротенькое сообщение, настолько неожиданное, что ему нашлось место и в обычной прессе.
«Кугаг» — фирма, занимающаяся возобновляемыми источниками энергии и бросившая вызов экономическому кризису, — объявила о своём слиянии с голландским предприятием «Хоогтеко» — крупнейшим поставщиком солнечной и ветровой энергии в Европе и главным конкуретом «Кугага».
Те, кто знал о стремительном развитии этой отрасли в последнее время и о том, какое значение имеет для неё внедрение новых технологий, удивлялись такому решению. Ведь объединение двух предприятий представлялось невозможным без обмена ноу-хау.
Эксперты гадали, какие последствия будет иметь этот шаг для меньшего по размерам, но динамично развивающегося «Кугага». Его исследовательский отдел считался одним из самых эффективных в мире, объёмы продукции росли, равно как и число заказчиков, а аналитики поговаривали о перспективных разработках, связанных с трубопроводом.
С имиджем у фирмы также всё было в порядке. Её генерального директора выбрали «руководителем года» в номинации «новые технологии».
Если кто и выигрывал от этой сделки, то только «Хоогтеко».
Генеральный директор «Кугага» Ханс Штаффель стал на этот раз жертвой неудачной информационной политики. Соглашение о слиянии обнародовал «Хоогтеко». «Кугаг» поначалу отказывался комментировать это известие, объясняя, что окончательного решения пока нет. Однако потом выступил с коротким коммюнике, подтверждающим заявление голландцев.
За это в понедельник «Кугаг» потерпел неудачу на фондовом рынке. Для «Хоогтеко», напротив, неделя началась хорошо.
Пресс-секретарь «Кугага» — пресытившись советами своей службы по связям с общественностью, фирма наняла пресс-секретаря — представил это происшествие как малозначимое и не выходящее за рамки повседневной деловой жизни. Просто с позиции силы.
Один из комментаторов, сомневаясь в этой силе, рассуждал о неблагоприятных последствиях, которые могут возникнуть на американском ипотечном рынке. Другой спрашивал, как могло руководство «Кугага» допустить такое и не превысил ли господин Штаффель своих полномочий?
От самого генерального директора, который обычно не скрывал своей точки зрения от общественности, на этот раз получить разъяснений так и не удалось.
Февраль 2009
37
Сейчас Мараван больше работал во второй половине дня, однако ближе к обеду уходил на небольшой перерыв, чтобы встретиться с Санданой. Обычно он ждал её возле бюро путешествий, а потом они шли в кафе, ресторан или закусочную на вокзале. Они хотели как можно больше рассказать друг другу о себе и своём прошлом и использовали для этого каждую свободную минутку.
Однажды Сандана спросила его:
— Как вы думаете, что бы мы сейчас делали, если бы находились на Шри-Ланке?
— Вы имеете в виду прямо сейчас? — уточнил Мараван.
Девушка кивнула:
— Да, прямо сейчас, в половине первого пополудни.
— По местному времени? — улыбнулся Мараван.
— Да.
— Там должно быть жарко, но без дождя.
— Да, но что мы бы делали?
— Я представляю нас вдвоём на берегу, — ответил Мараван. — На берегу, под пальмами, прохладнее. Океан спокоен. В феврале обычно так.
— И мы там одни?
— Я не вижу вокруг ни одного человека.
— А почему мы под пальмами, а не в воде?
— У нас нет купальников. Только саронги.
— Но ведь в них тоже можно плавать?
— Да, но, промокнув, они становятся прозрачными.
— И вас это смущает?
— Нет. Если рядом вы — нисколько.
— Ну, тогда давайте зайдём в воду.
В другой раз Мараван рассказал ей об Улагу и Нангай. О том, что она значила для него и что он чувствует себя виноватым в её смерти.
— Разве вы не говорили, что без лекарства она всё равно бы усохла?
Мараван кивнул.
— И разве ваша сестра не сказала, что она умерла внезапно?
Они сблизились. Общаясь, едва касались друг друга, однако при встрече и на прощанье целовались, как принято в Европе.
Сандана по-прежнему жила у коллеги, очень милой жительницы Бернер Оберланда,[41]которую Мараван видел только один раз, столкнувшись с ней в бюро путешествий. С родителями Сандана по-прежнему не общалась.
