погиб, Мария, – сказал он, – мне жаль, что приходится сообщать тебе это. Крепись. Я уже знаю, что здесь происходит. Я послал в деревню несколько воинов навести порядок. Теперь я старший мужчина в роду Бэртонов, и все имения принадлежат мне. Но не тревожься, я позабочусь о тебе и моем племяннике. Вы ни в чем не будете нуждаться, и я стану опекуном Артуру.
Весь мир перевернулся для Марии. Кровь ударила в голову. Она облокотилась о перила, чтобы не упасть, и закрыла глаза рукой, сдерживая слезы.
– Когда это случилось? – еле вымолвила она.
– Полгода назад, – ответил Арчибальд.
Ничего не добавив больше, она, словно тень, прошла в дом. Мария взяла сына на руки и тихо прошептала:
– Артур, помнишь, ты рассказывал мне, что представляешь отца в раю возле трона Господа, защищающим Его от сил зла?
– Да, мамочка, – ответил мальчик, – помню.
– Сынок, теперь все так и есть… – с трудом проговорила вдова крестоносца и заплакала.
IV. Сын крестоносца
Арчибальд быстро навел порядок. Он усмирил крестьян и вступил во владение родовым имением Бэртонов, осуществив свою давнюю мечту. Надо сказать, что и его служба в Палестине складывалась довольно удачно. Но настоящей страстью Арчибальда всегда были деньги, поэтому, когда обстоятельства позволили ему вернуться домой, он без колебаний оставил Восток и отправился в Корнуэл. Здесь, получив в наследство прекрасные угодья, Арчибальд наконец мог успокоиться и зажить той жизнью, которой всегда желал.
Когда-то его мало принимали в расчет, и как оказалось – зря. Как только судьба предоставила ему возможность проявить себя, Арчибальд обнаружил многие таланты. В Палестине он показал себя смелым рыцарем, а вернувшись в Европу, стал без труда управлять землями и людьми, извлекая из этого выгоду. Когда обстоятельства перестали препятствовать ему, словно огромный камень убрали с пути могучего потока, и он без помех разлился мощной рекой. Арчибальд многого добился, и, надо сказать, Максимилиан не был таким на его месте. Арчибальд сумел лучше распорядиться тем, что когда-то было у его кузена. Как странно, что этому человеку ранее приходилось влачить ту нелепую жизнь.
А Мария оделась в траур. Известие о смерти мужа подкосило ее, словно острый серп – колос. Сперва она даже не ощущала реальности сказанных Арчибальдом слов. Ведь Максимилиана и так давно не было с нею, и ничего не изменилось. Казалось, что можно продолжать ждать его и когда-нибудь он вернется. Но с каждым ударом сердца, тяжело закачивающим кровь в виски, к Марии постепенно приходило осознание того, что все кончено и они никогда больше не встретятся. Максимилиана не было в живых уже полгода, но лишь спустя несколько дней после того, как Арчибальд сказал ей о том, Мария действительно ощутила утрату. Смерть всегда страшна, и более не для умерших, а для живых.
Мария долго не могла говорить об этом. И Арчибальд понимающе молчал. Только через два месяца она наконец решилась спросить его о подробностях гибели Максимилиана. День выдался такой же дождливый, как тот, когда Арчибальд вернулся из Святой земли. Тяжелые капли лились на землю из пасмурных туч, и высокое серое небо отражалось в унылых лужах по обочинам дорог. Было воскресенье, Мария и Арчибальд возвращались из церкви. Всю дорогу Мария молчала, опустив глаза. В храме она долго молилась перед распятым Христом. И слезы стояли в ее прекрасных глазах, устремленных на кровь, сочащуюся из пробитых гвоздями рук Спасителя. Мария не произносила слов, но Арчибальд догадывался, о чем она просит. Он очень деликатно обращался с ней, стараясь не тревожить рану на ее сердце. Но вдруг, когда они уже почти подъехали к усадьбе, Мария сама заговорила о гибели мужа.
– Как это случилось, Арчибальд? – тихо спросила она.
Он сразу понял, что она имеет в виду.
– Это долгая история, Мария, – помолчав, ответил Арчибальд. – И я сам не знаю всего до конца. В смерти Максимилиана очень много неясного. Она окутана тайной, и что произошло тогда, мне неизвестно. Меня не было рядом с ним в те мгновения. Я могу рассказать лишь о событиях, предшествовавших его гибели. Если говорить кратко, то суть такова…
И Арчибальд начал печальный рассказ.
***
– Однажды прекрасным вечером, которые на Востоке действительно порой бывают прекрасны совершенно особой пленительной красотой, я, Максимилиан и наш хороший знакомый маркиз Жан де Монтиньяк выпивали и беседовали. Я не помню, что мы пили в тот раз, да это и не имеет значения, гораздо важнее то, о чем мы говорили. Максимилиан, как известно, искренне верил, что защита Гроба Господня имеет первостепенное значение, но совсем не тех взглядов придерживался я, и близок ко мне был маркиз Монтиньяк. Мы оба любили золото и ежесекундно думали, как приумножить его на прекрасном и проклятом Востоке. Мы с ним от души потешались над наивным энтузиазмом Максимилиана. Но между тем оба в глубине души понимали, что он, наверное, лучше нас, хотя, если честно, тогда это было все равно… Пьяный и плохо соображающий, я слушал, как, такой же хмельной, Максимилиан рассказывает нам о великой миссии защищать Святой город, а в это время маркиз, тоже немало выпивший, вдруг говорит: «А не к черту ли все это?» Признаться, такое вступление заинтересовало меня, а маркиз продолжал:
– Святой город, великое дело… Все это так абстрактно, Максимилиан! А в жизни, на мой взгляд, имеют значение гораздо более простые и конкретные вещи – приключения, деньги и, возможно, женщины. Иными словами, то, что заставляет нас чувствовать вкус бытия.
Максимилиан попытался что-то возразить, но я прервал его.
– Ты прав, друг! – воскликнул я, хлопнув по плечу Монтиньяка, но, чтоб не обидеть Максимилиана, добавил: – Ты тоже прав, брат, но по-своему, и твоя правда не подходит нам.
– Действительно, Максимилиан, – примирительно произнес маркиз, – есть смысл и в твоих словах, но он слишком далек и сложен… А все философы со времен Аристотеля твердят, что истина скрыта в простых вещах. Потому я редко думаю о высоком. А раз так, то думаю о земном. И вот что я недавно придумал.
Я прислушался, а Монтиньяк, осушив еще один кубок, изложил нам свою идею.
– Вы, друзья, конечно, слышали о зловещем ордене ассасинов10? – спросил он. Мы кивнули, и маркиз продолжил: – И наверняка знаете, что это жестокие враги христиан? – мы опять кивнули. – А знаете ли вы, – сказал он, – что они такие же враги правоверным мусульманам, как и нам?
Признаться, этого мы не знали, хотя и не понимали еще, какое это может иметь значение. Но тут же
