райцентр… За старыми девятиэтажками, не виданными в шестьдесят седьмом, поднималась парочка белых призм, рассеченных полосками этажей. Я насчитал двадцать, и сбился.
Ожидания мои оказались тщетными — ни одного багрового отблеска. СССР двадцать первого века удерживал меня по-прежнему. Господи, да я был бы счастлив даже, окажись здесь Маришка, Аленка, Марлен! А одному — невмоготу.
С нового автовокзала до Приозерного ходил электробус «ЛАЗ», смахивавший на обтекаемый аквариум. Гулять меня не тянуло, я закуклился в полном унынии. И зачем, спрашивается, вообще куда-то ехать? Смысл? Пройтись по местам боевой и трудовой славы? Чтобы нарваться на Горбункову, ныне бабу Галю?
Я занял свое место, будучи в самом мрачном расположении духа. Низко урча, «ЛАЗ» покатил по Карла Маркса. Выехал на удивительно ровную трассу, и ускорился, погнал меж полей и садов.
«Не понимаю, — думал я, равнодушно пялясь в стекло. — Зачем тогда, вообще, было засылать меня сюда? Самая непротиворечивая версия проста, как ложка — эти, которые в блестящих одеждах, забросили товарища из группы «Мокрецы» на полста лет тому вперед, дабы тот убедился, что избранный ими путь ведет к победе. «Верным путем идете, товарищи!»
Готовьтесь, «мокрецы»! Езжайте по турпутевке, устройте предателям-чехам веселую жизнь! Не промахивайтесь только! И будет всем счастье!»
Подголовник мягко надавил на затылок, я смежил веки. Наверное, задремал — ночи в поезде не хватило. «ЛАЗ» сотрясся на ухабе, и я спросонок ругнул дорожников. Даже в будущем не научились асфальт класть, как положено!
Однако качка продолжалась. Я разлепил глаза, затем выпучил их. Изящный салон электробуса растаял, будто сновидение — мой организм трясся в обычном «ПАЗике», подвывавшем на высоких оборотах, а вдали, за пыльным ветровым стеклом, маячила околица Приозерного.
Первым делом я ухватился за сумку. Нет-нет, все на месте! Вот и фирменный пакет «Универсама» с модными батничками для девчонок, и покупка из «Дома книги»…
Громадное облегчение лишило меня сил. Я вернулся!
И тут же сумасшедшая радость затопила всё мое естество, перетягивая лицо глуповатой улыбкой. Дома.
Суббота, 7 июля 1967 года. День
Приозерный, улица Ленина
Ощущая некую оглушенность, я медленно поднялся к седьмой квартире. Моя феерическая командировка наполнила память столькими подробностями будущего жития, что они начисто вымели прошлые. А теперь всё возвращалось, ум и душа заново привыкали к былому.
Створка, обитая дерматином, была не заперта. Я вошел, скинул обувку, и шагнул к прикрытой двери на кухню. Знаю такую Аленкину привычку. Вытяжки-то нет, а когда лук жарится или рыба, запахи разносятся по всей квартире. Девушки морщат носики — воняет, мол…
Толкнув дверь, я переступил стертый порожек. Все на месте. Маринка изображает стряпуху, Алена чистит картошку, а Марлен крутит ручку мясорубки — чавкающий фарш вылезает в тарелку розовым месивом.
— Привет, — вытолкнул я.
— Ой, привет! — воскликнула Марина, живо оборачиваясь.
— Ты уже? — удивилась Алена.
А Марлен нахмурился:
— Случилось что?
— Случилось, — спокойно признал я, и улыбнулся. — Да нет, все в порядке. Просто… Нет, давайте я вам лучше покажу. Тут у меня гиги и гиги инфы… Я и подарочки привез!
— Это мы любим! — засмеялась Зимина. — Давай, одаряй!
— Мариш…
Девушка живо вытерла изящные руки полотенцем, и я протянул ей небольшую брошюру.
— Я подумал… Вдруг тебе пригодится. Читай.
— «Перемещение материальных объектов в псевдовремени», — прочитала Марина, вздергивая бровь. — Я и не знала, что такие исследования ведутся…
— Внимательней читай.
— Где? А-а… «Типография МГУ. 1979 год»… Какой-какой?
— Там автор указан, — вздохнул я.
— «Марина Вагина, — запинаясь, прочла девушка, — доктор физико-математических наук»… Как это? Ты… Это откуда, вообще?
— Оттуда, — серьезно ответил я.
Глава 13
Пятница, 11 августа. Ночь
СССР, Чоп
Вагон страждуще застонал всеми своими стальными членами, и замер. Но шумы и голоса извне прорезались еще четче. Зажмуриваясь и морщась, я выглянул на режущий свет станционных прожекторов. Да это Чоп, граница!
Наш фирменный поезд «Влтава» отогнали на специальный путь. Европа рядом, а там всё пожиже да поуже, в том числе и железнодорожная колея…
— Что там? — сонно спросила Марина, свешиваясь с верхней полки.
— Колесные пары меняют, — сообщил я.
— Зачем? — удивилась молодая жена.
— Сдулись, — вздумалось мне пошутить.
— Как сдулись? Они ведь железные!
Я встал, и чмокнул Маришку в приоткрытые губки.
— Спи…
Вагон обступили чумазые и развеселые железнодорожники. Они что-то бойко откручивали, отвинчивали, ритмично лязгая ключами, весело матерясь и переговариваясь на неописуемом суржике, мешая мову с русским, словацким и венгерским. Бамбарбия кергуду.
Четыре массивных домкрата ме-е-едленно приподняли вагон со спящими пассажирами, отсоединяя от колесных тележек. Наверное, под нами тянутся сразу два рельсовых пути — нормальный советский и ненормальный европейский. Пока вагон висит в двух метрах над полотном, «правильные» колеса укатываются, а «неправильные» прикатываются… Логично же?
Опуска-аемся… Снова лязг, грюканье, мат… Проверка тормозов…
Я прилег. Алена сидела напротив, закутавшись в одеяло, и зевала дивным ртом. Один Марлен дрых — прямо надо мной, отвернувшись к тонкой стенке. Моргнув на лучи фар, скользящие по потолку, я вернулся душою в прошедшее…
…— Горько! Горько! — радостно орали гости.
Мы с Мариной опять встали, и начали целоваться, долго не разнимая губ. Пусть считают…
— Тридцать! — исполнял хор. — Тридцать один! Тридцать два…
Задохнувшись, я отстранился, любуясь нежным овалом лица любимой девушки… Невесты… Нет, уже жены.
Исцелованные губы напротив дрогнули в слабой просветленной улыбке, а трепещущие ресницы вспорхнули, отпуская счастливый блеск глаз.
За ресторанным шумом девичий шепот прозвучал неслышно, но мой ответ был верным:
— Я тоже тебя люблю!
Упомнить всю свадьбу, в суматошной ее целокупности, мне не удалось, лишь какие-то отрывки задержались на долгую память. Наш первый танец — Марина в роскошном белом платье сияла, как Золушка на балу… И первая брачная ночь в «люксовом» номере гостиницы…
Ну да, ночь у нас случилась далеко не первая, так ведь брачная! Признаться, я с трудом привыкал к новому статусу мужа, пока до меня не дошло, что ничего нового не случилось в принципе — заботиться о Маринке и баловать ее буду по-прежнему. Привык же я как-то к зависимости, к «лишению свободы»? Еще и радовался пожизненному сроку! И что в наших отношениях способно изменить обручальное кольцо? Ничего. Просто красивый обычай…
Ох, до чего ж
