его звонить ей почаще. Он обещал, но обещания своего не сдержал: уж больно невеселые были у него новости.
Они оказались втроем в группе связистов («связюков» на военном сленге), при батарее гаубиц. Гаубицы — это огромные самоходные пушки на гусеничных шасси. С адским грохотом они стреляют почти на пятьдесят километров. А цели для них должны были передавать как раз «связюки». Стасик был «пиджак» — призванный на службу после окончания техникума. Правда, он очень быстро разобрался во всех тонкостях имеющейся у «связюков» техники: от примитивных «Моторол», этих «радио для уборщиков», и более современных портативных радиостанций, до защищенных систем спутникового интернета и обычного гражданского Wi-Fi, чем заслужил уважение старшего в группе.
Для удобства передвижения у группы был даже свой транспорт: старенькая еще советская командно-штабная машина (КШМ), в просторном кунге которой находилось все их оборудование, и в случае необходимости, можно было запросто разместиться втроем на ночлег.
Старшим в группе числился Максим из Харькова. Максим был «контрач», то есть контрактник, служил уже второй год и имел звание сержанта. Макс был очень контактный, похожий на актера Меньшикова в молодости, когда тот играл в фильме «Покровские ворота». Все свои деньги он отправлял домой на лечение больной матери. Стасику он как-то сразу приглянулся.
Макс так описывал особенность их службы при монстрах — гаубицах.
— Ты знаешь, как еще называют наших страшилищ? «Пионами». Это такой специфический военный юмор: называть орудия смерти именами красивых цветов. Так вот, наши «Пионы» — это самое дальнобойное оружие, не считая, конечно, ракет, какое есть у нашей армии. И все бы хорошо, но у России есть такие же «Пионы». Потому что это оружие разрабатывалось еще при Советах, и оно было на вооружении во всех тогдашних республиках. А когда Союз распался, они так и остались везде, в отличие от ядерного оружия. Но только русские сумели модернизировать свои «Пионы», и теперь, пока мы выпустим один снаряд, русский «Пион» ответит десятью. Поэтому мы постоянно играем с той стороной «в кошки — мышки».
— А это зачем? — не понял его логики Стасик.
— Ну, как же ты не понимаешь? В нашем ЦУ, который мы принимаем сверху и передаем на батарею, могут быть координаты любой цели: от склада с горючим, до школы или детского садика…
— Что, разве может быть и такое? — ужаснулся Стасик.
— А ты что думал! Еще как может, — подтвердил Макс и продолжил, — а у русских «Пионов» только она цель: определить наши координаты и «погасить» наши цветы. Поэтому после одного-двух выстрелов наша батарея срочно снимается с позиции и занимает новую.
— И что, бывает, накрывают? — спросил Стасик.
— А ты думал? Только в прошлом месяце полк не досчитался трех разбитых «Пионов» и две группы «связюков» накрыло. В итоге: три «двухсотых» и два «трехсотых», то есть трое раненых и двое убитых, в том числе мой земляк из Салтовки, — добавил Макс задумчиво.
— Ты-то, откуда это знаешь? — попробовал не поверить Стасик.
— Я был в одной с ним группе, — и впервые в голосе Макса прозвучало нечто похожее на рыдание.
Третьим в группе был Богдан, «западенец», то есть уроженец Западной Украины, приставленный к ним по негласному распоряжению службы безопасности (СБУ). Именно Богдан всем здесь распоряжался и считал себя командиром. Это был плюгавый, тощий, неопределенной масти субъект. Он был «аватар» и «буратино», то есть алкаш, пропивающий свое жалование в первые два дня после получки.
Тем не менее, Богдан был чрезвычайно высокого мнения о своей особе, открыто считая своих сослуживцев недоумками и скрытой «русней», и постоянно их провоцировал. Сам он изъяснялся на довольно приличном русском, который он, по его же заявлениям, зверски ненавидел. Правда, как и большинство сослуживцев, пересыпая слова просто невообразимым количеством мата.
Как-то раз он заявился, как всегда под хмельком, и с таинственным видом заявил:
— Хлопцы, тут поблизости в частных домах проживает шикарная дивчина. Приглашаю отправиться к ней в гости.
— А что мы будем там делать? — спросил не очень довольный Макс, — разве она нас приглашала?
— А этого нам и не требуется, — ответил Богдан, — у нас вот какой «пригласительный билет» есть!
И он махнул перед собой своим «калашом», с которым никогда не расставался, даже ложась спать.
— А если девушка будет не довольна? — не сдавался Макс.
— Ну, мы ее и спрашивать не будем. Ей нужно выполнять только одну команду: «Ложись!»
— То есть ты хочешь ее изнасиловать?
— Не я один, а все вместе! — внес окончательную ясность Богдан, — ну что: идем!
И он снова повел своим «калашом», на этот раз угрожающе, и уже по отношению к ним.
В ответ он увидел два направленных уже в его сторону дула автомата.
— Ну, не хотите, как хотите. Была бы честь предложена! Я могу и сам!
И опять он увидел два направленных на него ствола. Яростно ругаясь, Богдан отступил, но злобу за свое поражение затаил.
Прошло некоторое время. Как-то Стасик заступил в наряд вместе с Максом.
— Стас, а ты умеешь хранить секреты? — спросил его Макс, понизив голос до шепота.
— Конечно, — ответил Стасик, — а почему ты спрашиваешь?
— Тогда читай! — тот протянул старенький с треснувшим стеклом смартфон с какими-то стихами.
— Что я стихов каких-то не видел? — не понял его Стасик
— А ты прочти все до конца! — настаивал Макс.
Не скрывая неудовольствия, Стасик принялся читать.
«Меня лечил донецкий врач
Мам, я в плену, но ты не плачь.
Заштопали, теперь как новый.
Меня лечил донецкий врач,
Уставший, строгий и суровый.
Лечил меня. Ты слышишь, мам:
Я бил по городу из «Градов»,
И полбольницы просто в хлам,
Но он меня лечил: «Так надо».
Мам, я — чудовище, прости.
В потоках лжи мы заблудились.
Всю жизнь мне этот крест нести.
Теперь мои глаза открылись…»
Он читал вслух, совсем как в детстве, только шепотом, а потом вдруг остановился, потому что к горлу подступил комок и строки стали расплываться от неожиданных слез.
— Ну, что же ты остановился? — спросил Макс, — читай дальше!
Стасик взял себя в руки, помолчал и снова продолжил чтение.
«Мать, я — чудовище, палач.
И нет здесь, мама, террористов.
Здесь только стон людской и плач,
А мы для них страшней фашистов.
Нас, мам, послали на убой,
Не жалко было нас комбату.
Мне ополченец крикнул: «Стой!
Ложись, сопляк!» — и дальше матом.
Он не хотел в меня стрелять.
Он — Человек, а я — убийца.
Из боя вынес! Слышишь, мать,
Меня, Донбасса кровопийцу!
Мам, я в плену, но ты не плачь.
