— Нам же надо выбраться с яхты?
Прендергаст кивнул.
— Значит, отвезешь меня в больницу.
— А что с тобой?
— Сердце, Рей. Серьезные проблемы с сердцем.
— Не знал, что у тебя больное сердце.
— Теперь будет. Предоставь это мне.
Полицейский, дежуривший на палубе, заглянул в окно кают-компании как раз вовремя, чтобы увидеть, как лорд Уоппинг с открытым ртом хватается за грудь и валится со стула.
Жером Патримонио объявил собрание открытым. Его немного смущало присутствие мэра, сидящего за дальним концом стола, тем не менее он сразу взял быка за рога. Позже он будет считать это выступление одним из самых удачных и виртуозных в своей жизни. Начал Патримонио с решительного порицания преступного поведения лорда Уоппинга. Этот человек, сокрушался он, обвел нас всех вокруг пальца, а в результате оказался совершенно неподходящим кандидатом на право воплощения в жизнь столь важного для города проекта. К счастью, его истинное лицо открылось еще до того, как были подписаны какие-либо важные договоренности. И опять же к счастью, продолжал Патримонио, у них имеется два других одинаково блестящих проекта, с которыми члены комитета уже имели возможность познакомиться. А потому в интересах демократии, честности и полной открытости, к которым всегда взывает председатель, он предлагает немедленно поставить вопрос на голосование. Простого поднятия рук присутствующих будет вполне достаточно, заключил он.
Патримонио взглянул на заметно оживившегося мэра, и тот одобрительно кивнул. Члены комитета поспешно придали своим лицам подобающее моменту серьезное и важное выражение. Патримонио напомнил им, что у каждого есть право воздержаться.
Первым на голосование был поставлен проект мадам Дюма и «Эйфель интернэшнл». Патримонио оглядел стол — были подняты только две руки.
Наступила очередь второго проекта, предложенного месье Левиттом от имени швейцарско-американской корпорации. На этот раз над столом поднялись пять рук, и Патримонио с облегчением вздохнул. Теперь его голос уже ничего не решал, и обвинить его в чем-то будет невозможно.
— Что ж, джентльмены, по-моему, комитет высказался совершенно ясно, и я поздравляю вас с этим решением.
После чего Патримонио поправил манжеты, пригладил волосы и объявил собрание закрытым.
Вернувшись в свой кабинет, он сделал два звонка: один — совершенно не ожидавшему этого Сэму, второй — главному редактору «Ла Прованс». Так дурно начавшийся день заканчивался совсем неплохо.
20
— Mais cʼest pas possible![67]He верю своим глазам. — Филипп со смехом протянул Мими утренний выпуск «Ла Прованс». — Ты только посмотри. И ведь ни слова не сказал, мерзавец!
Мими неторопливо отложила круассан, облизала пальцы и развернула газету. На первой полосе красовалась фотография: Сэм и Патримонио пожимают друг другу руки и широко улыбаются в камеру. «Новый облик бухты Грешников», — гласил заголовок, а за ним следовали несколько абзацев восторженной прозы, описывающей дружественные и конструктивные отношения месье Жерома Патримонио с месье Сэмом Левиттом, а также поздравления тендерному комитету в связи с принятием трудного, но верного решения. Кроме того, в статье сообщалось, что скоро состоится пресс-конференция, на которой будут обнародованы все детали проекта-победителя. И в качестве радостного, завершающего аккорда приводились слова самого Патримонио: «Я очень рад, что комитет принял именно такое решение, поскольку с самого начала все мои симпатии были на стороне именно этого кандидата».
Прочитав это, Мими едва не подавилась кофе.
— Ouʼil est bestiasse! Какой идиот!
Филипп все еще смеялся.
— Ну уж эту пресс-конференцию я ни за что не пропущу. Ты пойдешь?
После ареста Уоппинга и всей компании Филипп с Мими решили, что им больше ничто не угрожает, и вернулись в свою квартиру, поэтому теперь они гораздо реже виделись с Сэмом.
— Вот оставь его одного на минутку, — пожаловался Филипп, — и он свяжется черт знает с кем.
Он достал телефон и набрал номер Сэма.
— Не тот ли это месье Сэм Левитт, у которого сложились дружественные и конструктивные отношения с этим козлом Патримонио?
— Знаю, Филипп, знаю, — простонал Сэм. — Не злись на меня. Он позвонил и сказал, что нам необходимо встретиться у него в офисе. Когда я пришел, он только что закончил давать интервью твоему коллеге. Потом появился фотограф, и вот…
— Ладно, все это уже история. Не сомневаюсь, что он заранее напудрился для этого шоу. Скажи-ка мне, когда будет пресс-конференция?
— Завтра днем. Его секретарша уже с утра обзванивает все средства массовой информации. Ты тоже можешь прийти, но только если будешь хорошо себя вести.
— Я?! Когда это я плохо себя вел? Я эталон профессионального журналиста.
— Это-то меня и пугает. Пока, увидимся завтра.
— Так вот, мой дорогой месье Левитт, я думаю, будет лучше, если на вопросы стану отвечать я, — сказал Патримонио, обводя зал глазами в поисках зеркала.
Такового в конференц-зале не оказалось. Сегодня председатель был особенно наряден: кремовый шелковый костюм, бледно-голубая рубашка и его любимый итонский галстук.
— Конечно, если мне понадобится консультация по техническому вопросу, — продолжил он, — я обращусь к вам. Но думаю, будет лучше, если у проекта останется только один официальный представитель, вы согласны?
— Абсолютно, — кивнул Сэм, очень довольный тем, что ему не придется отвечать на вопросы.
Он наслаждался пикантностью ситуации: Патримонио расхваливает проект своего злейшего врага Ребуля.
— Помимо всего прочего, — добавил он, — вы гораздо лучше меня говорите по-французски.
Дверь приоткрылась, и в нее просунулась голова секретарши.
— Кажется, все собрались, — шепотом сообщила она.
— Ну, запускайте их, дорогая. Запускайте. — Патримонио проделал весь ритуал с манжетами и волосами, после чего надел на лицо улыбку гостеприимного хозяина.
Дверь распахнулась, и в нее вошли три человека с местного телевидения, полдюжины журналистов, пишущих об архитектуре и дизайне, репортер из «Южного берега» и небольшой отряд агентов по недвижимости, жаждущих оказаться в первых рядах, когда дело дойдет до продаж. Замыкал всю эту процессию Филипп. Увидев его, Патримонио на секунду перестал улыбаться.
В процессе презентации председатель очень старался отдать должное всем, кто этого заслуживал, то есть себе. Ведь именно он с самого начала твердой рукой управлял всеми этапами конкурса: от составления шорт-листа до принятия окончательного решения. Чему, если не его дальновидности и неустанной работе, обязаны марсельцы? В середине речи Сэм имел неосторожность взглянуть на Филиппа, и тот сразу же начал подмигивать ему обоими глазами.
