Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
class="p1">– Не будет девства – и все разрушится. Так что хотя они и призваны к девству и никакой мужчина им не воспользуется, но это не обозначает, что их девственность есть ничтó, – есть не существующая для мира вещь. Для «мира»-то оно не существует, хотя как их талант – и для мира существует; но как телесная нетронутость и целость – оно существует и для них самих.
Замечательно глубоко. Несколько месяцев перед этим я спросил одну из этих девушек, что бы она сделала с мужчиною, если бы он «с голоду» взял у нее то, что у нее лишнее (как мне казалось):
– Упекла бы в Сибирь, – ответила она твердо и по-мужски.
– И не пощадили бы?
– Не пощадила бы.
– Но ведь вам не нужно? (aeterna virgo)[63].
Она промолчала.
Рассуждение Карташова, так сказать, наполняет речами ее молчание. Она не успела только формулировать; но поступила бы по чувству («засужу»), которое неодолимо и в котором правда.
Вот источник по-видимому непонятно-жестоких наказаний, присуждаемых насилователям.
«Кроме замужества – совокупление есть гибель. Обществу оно безвредно: но оно губит субъекта, лицо».
Тогда, конечно, – казнь! Как за убийство или ближайшее к убийству!!! Кроме особенных случаев, о которых длинна речь: но как раз именно в нашей цивилизации и приходится принимать во внимание эти «кроме»…
Кроме случая aeternae virginis, который чрезвычайно редок и сам себя отстаивает, во имя чего мы могли бы потребовать у девушки и всех вообще девушек сохранения их девства?
«Мы» здесь – государство, религия, нравственность, старая семья (родители, братья, «Валентин» <Фауст>).
Девушка всегда может ответить, или, при молчании, – она будет полна речей:
– Мотивируйте мне мое девство: и я его сохраню.
Но единственного мотива нет: – замужества.
Нет замужества, рассыпается и девство!
Девство только и сохраняется для мужа; каждая девушка обязана его хранить – если непременно каждой девушке замужество обеспечено. Чем? кем? Status quo[64] общества, законом, религией, родителями. «Мне до этого дела нет, я в это не вмешиваюсь, я не законодательница», – может ответить девушка – «мне подай мужа. Вот это – я знаю, и – только это».
Девство есть вещь, когда есть (будет) муж.
А когда муж «будет или нет», «выйдет или нет», «чет-нéчет» и «сколько лепестков у сирени»: то и девство тоже «выйдет» или «нет», при «чете» – выйдет, а если «нечет» – то и не «выйдет»; и девушка просто выйдет за калитку и бросит его нá-ветер: ибо «на-ветер» бросила целая цивилизация ее замужество.
Тут смычок и струна: струна поет ту арию, которую ведет смычок. Смычок – замужество, активная сторона, «хозяин всего дела». И если «хозяин» пьян или дурак: то пусть уж и не слезает с полатей, если у него «из-под полы» все девушки разбегутся.
Девство в наше время потенциально-свободно; и оно не сегодня-завтра станет реально-свободно. Девушки вырвутся и убегут. Убегут неодолимо, с этими криками дочерей Лота: – «Никого нет, кто вошел бы к нам по закону всей земли: напоим отца нашего, и зачнем от него детей, – я, потом – ты».
Это сказала старшая и благоразумнейшая младшей, которой осталось только послушаться. От дев произошли два народа – моавитяне и аммалекитяне. Почему сразу случилось? Бог не хотел, с одной стороны, чтобы это повторялось: а решительные девушки повторили бы поступок свой, если бы остались пустыми, без зарождения. С другой стороны, однако, сохранив потомство их в веки и веки, до размножения в целый народ, – чтó далеко не с каждой беременной девушкой случается, – Бог тех библейских времен, и не знавший иной награды угодному Ему человеку, как умножение его потомства, тем самым явно показал, что таковое твердое, как у дочерей Лота, размножение, уверенное в себе размножение – гордое и смелое, не ползучее, а как бы «верхом на коне в латах и шлеме» – Ему приятно. Да, и в самом деле, только оно обеспечивает расцвет земли и исполнение воли Божией.
(выпустил из корректуры «Уединен<ного>»).
* * *
…«дорого назначаете цену книгам». Но это преднамеренно: книга – не дешевка, не разврат, не пойло, которое заманивает «опустившегося человека». Не дева из цирка, которая соблазняет дешевизною.
Книгу нужно уважать: и первый этого знак – готовность дорого заплатить.
Затем, сказать ли: мои книги – лекарство, а лекарство вообще стоит дороже водки. И приготовление – сложнее, и вещества (душа, мозг) положены более ценные.
(в лесу на прогулке).
* * *
Ученых надо драть за уши. И мудрые из них это одобрят, а прочие если и рассердятся, то на это нечего обращать внимания.
(на прогулке в лесу).
* * *
Удивительна все-таки непроницательность нашей критики… Я добр или по крайней мере совершенно незлобен. Даже лица, причинившие мне неисчерпаемое страдание и унижение, – Афонька и Тертий, – не возбуждают во мне собственно злобы, а только смешное и «не желаю смотреть». Но никогда не «играла мысль» о их страдании. Струве – ну, дá, я хотел бы поколотить его, но добродушно, в спину. Господи, если бы мне «ударить» его, я расплакался бы и сказал: «ударь меня вдвое». Таким образом, никогда месть мне не приходила на ум. Она приходила разве в отношении учреждений, государственности, церкви. Но это – не лица, не душа.
Таким образом, самая суть моя есть доброта, – самая обыкновенная, без «экивоков». Ничье страданье мне не рисовалось как мое наслаждение, – и в этом все дело, в этом суть «демонизма». Которого я совершенно лишен, – до непредставления его и у кого-нибудь. Мне кажется, что это все выдумано, преимущественно дворянами, как Байрон, – и от молодости. «Были сказки о домовых, а потом выдумали занимательнее – демон».
Печальный и пр. и пр.
……………………………
Между тем все статьи обо мне начинаются определениями: «демонизм в Р<озанове>». И ищут, ищут. Я читаю: просто – ничего не понимаю. «Это – не я». Впечатление до такой степени чужое, что даже странно, что пестрит моя фамилия. Пишут о «корове», и что она «прыгает», даже потихоньку «танцует», а главное – у нее «клыки» и «по ночам глаза светят зеленым блеском». Это ужасно странно и нелепо, и такое нелепое я выношу изо всего, что обо мне писали Мережковский, Волжский, Закржевский, Куклярский (только у Чуковского строк 8 индивидуально-верных, – о давлении крови, о температуре, о множестве сердец). С Ницше… никакого сходства! С Леонтьевым – никакого же личного (сходства). Я только люблю его. Но сходство и «люблю» – разное.
Я самый обыкновенный человек; позвольте полный титул: «коллежский советник Василий Васильевич Розанов, пишущий сочинения».
Теперь, эти «сочинения»… Да, мне многое пришло на ум, чего раньше никому не приходило, в том числе и Ницше, и Леонтьеву. По сложности и количеству мыслей (точек зрения, узора мысленной ткани) я считаю себя первым. Мне иногда кажется, что я понял всю историю так, как бы «держу ее в руке», как бы историю я сам сотворил, – с таким же чувством уроднения и полного постижения. Но сюда я выведен был своим «положением» («друг» и история с ним), да и пришли лишь именно мысли, а это – не я сам. Я – добрый и малый (parvus): a если «мысли» действительно великие, то разве мальчик не «открывает солнца», и «звезд», всю «поднебесную», и что «яблоко падает» (открытие Ньютона), и даже труднейшее и глубочайшее – первую молитву. Вот я такой «мальчик с неутертым носом», – «все открывший». Это – мое положение, но не – я. От этого я считаю себя, что «в Боге»… У меня есть серьезная уверенность – Бог для того-то и подвел меня (точно взяв за руку) встретиться с другом, чтобы я безмерно наивным и добрым взглядом увидел «море зла и гибели», вообще – сокрытое «от премудрых земли», о чем не догадывались никогда деревянные попы, да и «святые» их категории, не догадывался никто, считая все за «эмпирию», «случай» и «бывающее», тогда как это суть, душа и от самого источника. Слушайте, человеки: что для нас самое убедительное? Нечто, что мы сами увидели, узнали, ущупали, унюхали. Ну словом: знаю – и баста. Так для жулика – самое ясное, что он может отпереть всякий замок отверткою; для финансиста – что не ошибется в бирже; для Маркса – что рабочим нужно дать могущество; и прочее. Всякий человек живет немногими знаниями, которые суть плод его жизни, именно его; опыта, страдания, нюха и зрения. Для меня (ведь внутренность же свою я знаю) было ясно в Е(льце), 1886–1891 гг., что я – погибал, что я – не нужен, что я, наконец, – озлоблен (вот тогда «демонизм» был), что я весь гибну, может
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
