никак. Ткачихи мы.
- Те самые? – уточнила Свята.
- Ну да.
Мороженое таяло, я подхватывала сладкие капли языком и чувствовала себя при этом расчудесно.
Взрослая?
Солидная?
Вот именно. Взрослая и солидная. Могу себе позволить есть мороженое так, как мне хочется.
- Мама моя известной ткачихой была… и бабушка тоже. И прабабушка… прапрабабушка этот станок привезла. А потом уже своих дочерей научила, как делать так, чтоб ткань особая. Узоры придумывала. Это же не так просто, взял и наделил силой. Многое зависит от узора. В нем надобно грамотно все нити сплести, уложить. Вот от нее еще остался огромный такой сундук…
Стужа развела руками, показывая, сколь велик был тот сундук.
- С образцами разными. От простеньких, на которых дети учатся, до таких, что сейчас никто и не повторит-то… вот. Она и станки придумала, как делать. На одном много не наработаешь, да и капризный он, не на каждые руки откликнется.
Я киваю. А мороженое вкуснющее. В жизни такого не ела. Хотя… когда я вообще в последний раз ела мороженое?
Давно.
Тысячу лет назад, если не больше.
- Так вот, - Стужа поерзала. – Те-то, другие станки, они как бы… под человека. Каждая ткачиха с малых лет делает… не сама, конечно, помогают… это как бы… вот у Свеи, сестры моей, ухажеров много. Они и горазды мастерство показать. Делают… такие красивые…
Она зажмурилась и вздохнула.
- Свея могла бы любой выбрать. И любого.
- А ты?
- А я… я глухая, как выяснилось. Еще раньше… когда только-только учить начали. На детском, стало быть. Сестры легко, а я… не слышу. Они про музыку, про то, что надо, чтоб ровно звучала, а я вот никак. Ничего!
- Бывает, - Свята поглядела с сочувствием.
- Вот… тогда-то бабушка и решила посадить меня за свой. Вот, за этот. И оказалось, что на нем-то я могу работать! И получается даже! Правда, раз через два… но ведь получается!
- Это хорошо, - сказала Свята. И я кивнула, подтверждая, что раз через два – всё лучше, чем вообще никак. Только Стужа поникла.
- Потом… бабушка остальных сажала. Это тоже обычай. Станок отходит к той ткачихе, которая с ним управиться способна. Я еще думала, что все, что не видать мне его. А Свея была уверена, что станок будет её. Она и на детском такие узоры выкладывала, что её сразу в круг мастериц и приняли.
- Обидно?
- Еще как, - Стужа вздохнула. – Я тогда… я всю ночь проплакала. Думала, что конец… она-то, если сядет, в жизни больше к станку и не подпустит. И Буран еще.
- Зар лучше, - сказала Свята уверенно.
Стужа лишь плечами пожала, явно еще не понимая, как ей к новому жениху относиться.
- Ты не думай, он тебя не обидит. И деда тоже. Деда добрый. А если вдруг чего, ты вон Яне пожалуйся. Она ему быстро уши оборвет.
У меня чуть мороженое из рук не выпало от этакого заявления.
- Я…
- Нельзя, - Стужа чуть нахмурилась. – Жаловаться. По закону если, он мой жених, но… я-то учиться хочу. У меня способности есть. К рисованию. Может, я и глухая, но вот цвета мне даются… я сперва-то думала красками. Рисовать. А потом посмотрела, что все рисовать будут. И… и решила рискнуть. Правда, теперь тоже не понятно. В Академии-то ткачество не преподают. Дура я…
Свята сочувственно погладила Стужу по плечу и велела:
- Ешь. И дальше рассказывай. Что? Интересно же… у нас тут тоска смертная… была… до недавнего времени. Но это потом. Так что, станок твою сестрицу не принял?
- Нет. Свея и так, и этак… даже не шелохнулись челноки. Она тогда еще стала кричать, что это я его испортила. А бабушка велела мне встать. И челноки заработали. Я тогда от злости такой узор выложила, какой никогда раньше не получался. Ну и потом тоже не получался. И в образцах его тоже не было. Ну и вот… потом еще другие пробовали, но ничего. Бабушка тогда перед всеми объявила, что станок мне оставляет.
Стужа посмотрела на мороженое, которое вот у нее совсем даже не таяло.
- Так ругались тогда. Все. И она, и отец, мама… мамины сестры тоже… Свея рыдала и говорила, что я виноватая… На следующий день бабушка взяла меня в город, и мы к нотариусу пошли. Дарственную оформила. И еще в банк… там ячейку сняла.
Стало быть, не слишком верила в порядочность родичей.
- И документы, и станок…
- Он и вправду волшебный? – поинтересовалась Свята.
- Его сделала когда-то Бернарда Златокудрая из кости морского зверя и собственных волос, когда Охтун Одноглазый, муж её, заточил Бернарду на острове посреди моря, ибо придворный звездочет предсказал, что сын, ею рожденный, убьет Охтуна. Сына она родила. А после соткала из пены морской корабль, паруса которого никогда не теряли ветер, а борта были прочнее железа. Ну и уплыли они… сын Бернарды убил отца, как и было предсказано… в общем, там дальше не очень интересно.
Ага.
Главное все такое закономерное, до слез. Мы со Святой киваем.
- На остров Бернарде было разрешено взять лишь то, что влезает в игольницу…
Добрый муж.
Но он явно был из числа тех, кто несколько недооценивает сложные отношения женщин с пространством.
- А игольница была волшебной… ну теперь станок в ней хранится. Так уже повелось. Вот…
Стужа окончательно погрустнела.
- Отец сильно разозлится…
- А так бы не сильно? – уточнила Свята. – Ты мороженое ешь. Скоро на оглашение призов идти.
- Сильно, конечно, но теперь еще сильнее… я думала, что Буран просто от меня откажется. Я учиться пойду. Станок… он же мой. Я бы ничего с ним не сделала. Может… если бы получалось все-таки работать… зачарованные ткани дорого стоят… хотя я понятия не имею, кому их продавать вообще.
- Мог бы и отпустить, твой Буран. И отец тоже.
- Буран, если бы его воля, давно отпустил бы. Ему Свея нравится. Он ей даже станок сделал. Тайком.
Таким тайком, что Стужа узнала. И наверняка, не она одна. И в этом мне тоже видится коварство. А не побега ли Буран и добивался, чтобы потом без позора отказаться от негодной невесты?
- Он же ж мой жених, ему для меня бы ладить, а он… её носил. И она приняла челнок. Если б
