книги. Желательно не одинаковые, ха. И не про репку-колобка.
Или так же бумагу для печатания, запас карман не тянет. Или бумагу для черчения. Во всяком случае, воздержаться от игрушек.
В день рожденья папа снова прибежал с утра, снова притащил мне здоровенную упаковку бумаги для печатания, рассказывал смешные истории про своих юных борцов из спортивной секции. Снова сказал, что остаться на праздник не сможет, и этим ожидаемо нагнал на меня некоторой меланхолии. Скорей бы уж устаканились эти эмоции, и мы могли жить в относительно спокойном взаимодействии.
К обеду, как обычно, собралась большая толпа. Дети, взрослые — вся родня. Вновь глядя на это со стороны, я подумала, что очень они привыкли жить вместе, рядом, и теперь каждый крошечный повод использовали, чтобы лишний раз пообщаться.
Тут тётя Клара решила пошутить и говорит:
— Ты бы, Оля, скорее хоть писала свою книжку, а то тут вперёд тебя успела твоя тёзка написать. Ира читала в «Костре», говорит: на-адо же, тоже Ольга и тоже Шаманова.
— Как это тёзка⁈ — возмутилась бабушка. — Это Ольгина книжка!
— Ты что, мама! — замахала руками тётя Клара. — Там такие места описаны! Разные города, и тайга, и техника. Даже я бы так не написала!
— Потому что Ольга у нас умная, как Ленин! — выступила с торжественным тезисом мама.
— Просто я много читаю и у меня богатое воображение, — скромно сказала я. И пока они не начали хором кричать, что «не может быть!» и рассказывать, что они бы в жисть такого не насочиняли, добавила: — А если вы мне на́ слово не верите, я вам покажу мою рукопись, заверенную у нотариуса.
Все, конечно же, захотели увидеть этакое диво. Да и слова какие: «рукопись», «нотариус»! Все набились в нашу с мамой комнатку, и я достала папку из своего отдельчика серванта.
— Только, чур, не дёргать! — громко предупредила я. — Бумага нежная, листочки не должны порваться! Эта копия на случай споров в суде об авторском праве.
Эта фраза произвела ещё бо́льшее впечатление.
— Да я вообще трогать не буду! — тётя Клара спрятала руки за спину. — Только посмотрю и всё.
И все заявили, что только посмотрят, раз такие сложности. Я бережно извлекла из папки распечатанную книжку и положила на столик:
— Вот, пожалуйста.
— Действительно, гляди-ка, заверено, дата и печать, — тётя Клара неверяще посмотрела на меня, никак я в её уравнение в качестве неизвестного не вписывалась.
— Да мы вместе туда ездили! — сердито, от того, что ей сразу не поверили, проворчала бабушка.
— Так ты, Ольга, правда настоящий писатель? — удивлённо спросил Евгений, который тоже был приглашён и рассматривал мой талмуд поверх остальных голов, как жираф. Удобно, блин! Но я не завидую, нет-нет. Меня мой мелкий будущий метр шестьдесят устраивает более чем.
— Конечно! — скроила важную мину я. — А ты, дядь Женя*, думал: это всё понты корявые, что ли?
*Как-то мы с ним после деда Мороза
незаметно на ты перешли.
Тут все начали ржать, а я (как это мне периодически свойственно) задним числом спохватилась, что ни разу пока не слышала здесь этого выражения. А ходит ли оно вообще? «Взять на понт» — да, было, а чтоб «понты» и «корявые»?
Блин. Может, ничего, прокатит?
— Ну, давайте за стол! — позвала всех бабушка. И все пошли. И никто, и впрямь, не стал руками рукопись трогать. Кроме маленькой Ирки, которая, приоткрыв рот, провела по печати нотариуса пальцем. Приобщилась к таинственному.
РОМАНТИШНОЕ
На восьмое марта дядя Женя пригласил маму в романтическую поездку.
Нет, на самом деле он гораздо прозаичнее её пригласил. Это называлось «празднование восьмого марта». Предполагалось, что здоровенная толпень авиадиспетчеров и прочих причастных с их предприятия со своими дамами специальным автобусом выдвинутся седьмого около семи часов вечера в сторону небольшого дома отдыха, обслуживавшего нужды авиаорганизаций. Может, там ещё кто-то тусовался, не знаю, но Женя маму уверял, что уже там бывал пару раз, и всё прилично. Итак, седьмого они прибывают где-то в восемь, скромный поздний ужин, дискач (культурно, в отдельном клубе, с ведущим и светомузыкой, все дела), после чего общие посиделки в гостиничном корпусе — кто что с собой привёз, самопальная гулянка. А уж восьмого обширная программа. Катание на лыжах по берёзовому лесу (да, за городом же у нас чуть не до апреля снег лежит), концерт (для желающих), обильный праздничный банкет (для всех), песни под гитару (гитара в наличии), вечером снова дискач (опять же, для тех, кто ещё способен).
А ещё там баня есть, — подумала я. Была я на этой турбазе с первым мужем. Он тоже авиаинженером был. Поэтому я, кстати, и профессию Женину тогда так чётко угадала.
А! Ну вот, восьмого все гуляют до состояния полного отруба, девятого утром грузятся в тот же автобус (как дрова) и к семи прибывают в город, поскольку многим к восьми на работу. Шикарный план!
— Я тебя и до дома сразу отвезу, — уговаривал маму Женя, — я машину на нашей стоянке у аэропорта оставлю.
Мама обещала подумать.
Обсуждали они всё это, пока бабушка к соседке, подружке своей, Марии Петровне пошла. А то бы она тут сразу высказалась, что неприлично и вообще.
А я опять сидела в зале, черновик пра́вила. И даже не прислушивалась специально. Слушайте, прямо шпионское какое-то место.
Евгений от нас на дежурство поехал, а мама осталась задумчивая в кухне сидеть. Я вышла к ней:
— Ты чего такая?
— Да вот не знаю, ехать на праздники за город или нет.
Я присела за стол и тоже подпёрла щёку ладошкой.
— А ты знаешь, мам, не старайся сделать как положено или как принято. Отстранись немножко, не паникуй. Ты сама хочешь? Хочешь — едь. Не хочешь — не едь. Во всяком случае, ни то, ни другое решение вреда никому не причинит. Тем более, праздник женский, твой, вот и думай про себя.
— А тут, готовить, гости придут?
— Приготовим прекрасно и без тебя. Ты у нас будто особый готовщик.
Мама, правда, готовить не очень любит. Ей бы лучше пилить что-нибудь, строгать, строить. Редкая женщина, да уж. Но шить, правда, тоже любит. Однако, на восьмое марта всё это неактуально.
Вернувшейся бабушке мама ничего не сказала и целые сутки решала, разбиралась в ощущениях. А я, в то время, пока она на работе была, провела с бабушкой вдумчивую беседу на тему: «Вот и Наиль женится, одна мама бедная, одинокая, всё боится нас бросить даже на день, одна сплошная работа, никакой личной жизни…» — и т. д. и т. п. И когда мама вечером завела осторожный разговор о том, что вот, мол, Женя приглашает, бабушка неожиданно сказала:
— Да езжай. Отдохнёшь хоть, повеселишься с молодыми.
Мама так удивилась, что молча в комнату ушла и довольно долго там сидела. Переваривала, видать, новую информацию. А потом смотрю — платья перебирает. Решилась, значит.
Приехала она с этого сабантуя какая-то вся… светящаяся, что ли. И Женя вокруг неё стал ходить со значением. Срастётся ли у них, и хорошо ли всё будет, как бы заранее знать…
ПРО ДЕНЕЖКИ
Денежки шли, и журнал «Мурзилка» вносил в их поступление некоторое разнообразие. В феврале они ничего из моих картинок не взяли, зато в марте — побольше, лабиринт на пол-листа. Опять же приятно!
Вот кто меня окончательно проигнорил, в этом моя убеждённость крепла день ото дня — «Весёлые картинки». Да и хрен бы с ними. Обижусь вот и тоже вас игнорировать начну, целуйтесь сами со своим журналом.
Я посмотрела, что́ я им отправляла, и часть, более подходящую для школьного возраста, хотя бы для начальной школы, послала в «Костёр». Ну, а вдруг? Чтоб не терзаться сомнениями, вложила в бандероль подписанный конверт (с марками, конечно же), адресованный мне. А в сопроводилке к заданиям подписала, что если, мол, их не устраивает мой материал, пожалуйста, пусть они отправят этот конверт вместе с прочей исходящей корреспонденцией. Я хоть буду в курсе и ещё куда-нибудь их попытаюсь пристроить. Вон, какой-то «Барвинок» выходит в УССР, и есть даже вариант на русском языке. Всё одна страна, почему бы и нет?
В общий котёл я всё так же подкидывала по сорок-пятьдесят рублей в месяц, как получалось. Неровный «хвост» в пределах десятки оставляла себе на случай расходов, остальное прятала в кубышку. Мама меня спросила: может, ещё что полезное для дома купим? И тут я предложила ход конём: запланировать на лето поездку в подмосковный Солнечногорск, к деду Али. Он давно зовёт. В прошлый раз мама
