и было сделано местными организаторами. Фестиваль был хорош — выступили "Аквариум", "Сиполи", "Браво", "Ария", группа Гуннара Грапса и парочка интересных новых групп, о которых я расскажу потом. Я не мог наслаждаться любимым городом и ансамблями в полной мере, поскольку голова была занята совсем другими вещами. "Браво" стали лауреатами: сейчас это было важно, поскольку для многих участие этой "самодеятельности" в концерте знаменитостей представлялось загадкой, а отгадка виделась только в том, что я "по блату" протаскиваю свою клиентуру. Строго говоря, так и было, если не считать того, что Жанна и без блата была очень хороша.
Приближался день концерта, и напряжение нарастало. Я хотел бы назвать некоторых людей, которые мало спали в эти две недели: Евгений Болдин (администратор), Анатолий Исаенко (сценограф), Матвей Аничкин (помощник режиссера, то есть Аллы, он же — руководитель "Круиза"). Ночь перед операцией мы провели в "штабе". Алле было страшно: "Я никогда в жизни так не боялась". У нас даже не было времени провести репетицию — аппаратура могла быть установлена лишь за несколько часов до начала концерта. Я предложил успокоительный тост: "Даже если завтра будет полный провал, мы соберем деньги. Это благородное дело, и народ нас простит". Билетов было продано на сто тысяч рублей. Пугачева просила, чтобы их передали в помощь эвакуированным детям. В проекте был выпуск двойного альбома и видеокассеты с записью концерта, что могло дать миллионов десять.
За шесть часов до начала концерта произошло то, чего мы давно ждали. В спорткомплекс явилась мощная делегация чиновников из Министерства культуры, различных управлений и концертных организаций. Все те бюрократы, которых мы обошли и благодаря этому сделали дело. Они были возмущены и испуганы: где официальная программа? тексты песен? разрешение? утверждение? подписи и печати? Ничего этого не было. "Мы против Градского, и кто такие "Браво"? Мы не можем разрешить этот концерт!" Мы выслушали все это и дали понять, что никакого разрешения нам и не требуется и концерт будет. Пятясь, эти мрачные мужчины и женщины скрылись в дверях, продолжая бормотать: "Имейте в виду, что мы против. Вы делаете это на свою ответственность…"
Это был потрясающий эпизод, редчайший в нашей печальной музыкальной практике случай триумфа инициативы над бюрократией. И вставал горький вопрос: неужели только страшная трагедия могла сделать это возможным?..
Концерт прошел нормально. Его снимали больше дюжины иностранных компаний и даже Центральное телевидение. Был налажен прямой телемост с Киевом, и несколько десятков рабочих и солдат из Чернобыля могли видеть его из студии, а мы — их на мониторах, которые стояли вдоль стены. Честно говоря, видеть их изможденные лица посреди нашего красочного зрелища было очень неловко. С Жанной случилась маленькая истерика, но она выступила хорошо. Градский спел прочувствованную песню о Высоцком и сорвал максимум аплодисментов. Гаина потряс западных телеоператоров своими гитарными трюками. Балет был некстати. Под конец все поднялись на сцену и спели песню о дружбе; под высокой крышей летали белые голуби.
Концерт закончен, излучение продолжается
В музыкальном отношении все могло быть гораздо более интересно, но это не было самоцелью. Мы собрали довольно много полезных денег. Мы утвердили рок как позитивную социальную силу и доказали, что рокеры — не отщепенцы, а настоящие граждане своей страны. Мы дали знать миру, что советский рок существует.
Алла выступила на пределе своих сил: ей в этот день было труднее всех. После концерта она сидела совершенно белая в своей гримерной и едва реагировала на комплименты. У служебного выхода собралась колоссальная толпа фанов. Мы попрощались. Алла с эскортом разместилась в своем старом черном "Мерседесе", я пошел пешком — мне было в другую сторону. Темный переулок, сумка на плече, массы за спиной скандируют "Алла!", и я, абсолютно один, шагаю прочь в сторону проспекта Мира. Это был патетический момент. Кстати, я направлялся на Ленинградский вокзал. В городе уже начался IV рок-фестиваль.
На этот раз в Ленинграде было весело. Фестиваль впервые проходил не в тесном рок-клубе, а в огромном Дворце культуры "Невский" на рабочей окраине города. Тусовка из всех городов была в полном сборе. Я успел скорректировать свое сознание после недавних событий и чувствовал себя прекрасно, несмотря на легкие претензии ленинградцев по поводу того, что их группы не пригласили участвовать в "Счете № 904". "Спрингстина и Гэбриэла тоже не было — так что вы в хорошей компании…".
Наташа Веселова, очаровательный куратор рок-клуба, сказала: "У нас все вдруг стали такие смелые…" Я пропустил выступление "Алисы", которые пели песни вроде "Атеист-твист" и "Мое поколение"[82], но программа "Кино" доказала, что она права. Они начали с песни "Мы ждем перемен" и продолжали в том же боевом духе:
"Мы родились в тесных квартирах
новых районов,
Мы потеряли невинность
в борьбе за любовь.
"Алиса"
"Игры"
Нам уже стали тесны надежды,
Сшитые вами для нас одежды,
И вот мы пришли сказать вам
о том, что дальше:
Дальше действовать будем мы!"
"Кино" не только играли лучше, чем когда-либо, в песнях Виктора Цоя появился неожиданный оптимизм и социальная позитивность, далекие от недавних деклараций отчуждения:
"…А те, кто слаб, живут
из запоя в запой,
Кричат: "Нам не дали петь!"
Кричат: "Попробуй тут спой!"
А мы идем, мы сильны и бодры,
Замерзшие пальцы ломают спички,
От которых зажгутся костры".
Может быть, эти рок-марши были слишком безапелляционны и плакатны, но они точно соответствовали всеобщему состоянию ожидания, обновления, "праздника на нашей улице". Никогда я не видел в Ленинграде столько улыбок: типичный образ рокера — сумрачная отстраненность — был больше не адекватен действительности.
Настоящим шоком даже для этого фестиваля и событием в истории всего нашего рока стало выступление "Телевизора". Группа изменила состав и играла теперь синкопированный электронный фанк — идеальный фон для нервных выпадов Михаила Борзыкина.
"АВИА": шансонье-особист Марат, идеолог Гусев
Он выбрал самую опасную дорогу: беспощадный критический анализ действительности.
"Каскадеры на панели
