кивнул я, — сведения проверить было надо. К Маруське, вообще-то Василий ходил. Так что не надо тут на меня вешать. Вы лучше мне скажите, вы этого Лазаря хорошо знаете? Мог он всё это делать, что бабка Фрося на него говорит?
Подростки, движимые любопытством, наперебой принялись делиться своими версиями. Боевой пыл спал. Да и лидер ихний пришел в себя, сперва, конечно, немножко попытался качнуть права, но я с трудными подростками работал в школе. Поэтому он, видя, что не прокатило, подключился к обсуждениям.
— Никто не знает, откуда он взялся, — сказал детина. — Вроде как Сомов его привёз.
— Но это не факт, — авторитетно заявил главарь.
— А ещё Лазаря никто победить никогда не мог, — подхватил невысокий паренек в коричневом картузе. — Даже Афанасий. Он у нас на бойне работает, быка кулаком валит, а вот Лазаря — не смог.
— А Мишка с Иваном вдвоем и тоже не смогли! — вспомнил детина, — весной на ярмарке кулачные бои были. Лазарь всех победил. Много деньжищ тогда выиграл и порося.
Все загомонили. Удивляясь, откуда в небольшом по габаритам парне такая силища. Поболтав с ними ещё немного, я пошел дальше. Расстались мы если не друзьями, то хотя бы не врагами.
В церкви всё также пахло елеем, ладаном и травами.
Священник обрадовался, увидев меня:
— Здравствуй, дитя божье. А я уже думал, что ты не придешь.
— Гудков запретил приходить к вам, — честно признался я.
— Но ты пришел…
— Вот, книжечку вашу принёс, — я протянул молитвослов священнику.
— Ты разве успел за сутки выучить молитвы?
— Нет, не успел, — признался я, — но я переписал в тетрадку. Так что ещё выучу.
— Это похвально, — сказал священник.
— А какая самая сильная молитва — «Верую» или «Отче наш»?
— «Всё, что ни попросите в молитве с верою, получите»*, — сказал мне священник с кроткой улыбкой.
— Спасибо, батюшка. Я понял.
В церковь вошли две пожилые женщины. Священник вручил мне православный календарь, который я обещал вернуть на следующий день, и я ушел. Правда перед этим таки выпросил святой воды. В присутствии любопытствующих тёток священник задавать вопросы не стал. Так что мне повезло, можно сказать.
Дома я растопил печку, влез на полати и принялся изучать нарисованные лики святых под уютное потрескивание дров.
— Всё-таки ты решил удариться в религию, — язвительно заметил Енох, появившись из неоткуда, — жития святых, смотрю, изучаешь. Вчера молитвы переписывал.
— А вот скажи мне, Енох, — поднял глаза от картинок я, — ты сказал, что европейская культура в магии сильнее, чем «ваша славянская». Это что ж, получается, ты не из наших? И почему ты сказал «славянская», а не русская?
Енох померцал и от ответа воздержался.
— А как оно так вышло, что ты не наш, а оказался в глухой деревне, в полуразвалившейся избе, посреди России?
— Поверь, Генка, оно тебе знать не надо, — вздохнул Енох.
— А как мы будем сосуществовать, если у нас друг от друга будут такие серьезные тайны? — возмутился я. — Как ты себе это представляешь?
— Давай перенесем разговор на другой раз? — попытался опять спрыгнуть Енох.
— Ты мне это уже в который раз предлагаешь? — не повёлся я. — А давай поговорим начистоту? И решим, что дальше делать. А то у тебя свои планы, у меня — свои. Может, они не совпадут и нам лучше не делать друг другу нервы.
— Послушай, Генка… — начал Енох, но я перебил. Так как завёлся:
— Енох! Я тебя просил рассказать мне о видах духов и призраков. Мне надо знать, с кем я могу столкнуться и что мне от них ожидать. Но ты только обещаешь или вообще исчезаешь во время каждого нашего разговора. А мне нужны ответы на вопросы.
— Анфиса — злая, Серафим Кузьмич — нет. — коротко ответил Енох и замерцал.
— Это я уже понял, — нахмурился я, — ты мне вот что скажи, какой вред или пользу могут мне принести Анфиса и Серафим Кузьмич?
— Ничего хорошего тебе Анфиса не принесет, — сказал Енох, — Так что держись от нее подальше.
— Это не ответ! — воскликнул я.
— А вот и она, — сказал Енох и указал костяшкой куда-то мне за спину. — Явилась!
Я обернулся. Пространство передо мной замерцало зеленовато-мутным, словно бутылочное стекло, свечением. И моментально появилась Анфиса.
* * *
* Евангелие от Матфея, глава 21, стих 22
Глава 20
Возвращение моё в трудовую школу имени 5-го Декабря прошло без особых фанфар — буднично и незаметно, словно насморк. Я пришел, сдал заведующему бумагу от Гудкова о том, что с такого-то по такое-то число пребывал в составе агитбригады «Литмонтаж» и осуществил выезды по таким-то и таким-то деревням и сёлам. В агитбригаде выполнял работу помощника по реквизиту. Подпись, дата.
— Угум-с, — мельком просмотрев бумажку, глубокомысленно изрёк заведующий, угрюмый, совсем ещё не старый мужчина с бабским блинообразным лицом, и поправил очочки на мясистом носу в красных прожилках.
Я стоял перед его столом и ожидал вердикта. Сесть мне не предложили.
— И чем ты занимался в агитбригаде? — спросил заведующий, хотя в бумажке было всё прекрасно написано.
Благоразумно воздержавшись от едкого комментария, я ответил:
— Боролся с мракобесием и религиозными предрассудками среди крестьян.
— Во как завернул, — заведующий отложил бумажку и уставился поверх очочков на меня. Глаза его при этом не выражали никаких эмоций и понять хоть что-то по мимике было решительно невозможно.
— А как ты боролся… с мракобесием среди крестьян? — передразнил он меня.
— Путем культурной агитации и пропаганды атеизма, — не остался в долгу я.
— Между прочим, у него ведомость по возмещению ущерба за порчу станка лежит. Погашенная, — сообщил Енох, заглядывая в лежащие на столе документы из-за плеча зава. — Так вот, может тебе будет интересно, и если ты не понял, то твой долг закрыт.
Я изрядно удивился, ведь пробыл в агитбригаде всего каких-то две недели и в любом случае зарплата младшего помощника по реквизиту не перекрывает цену импортного станка.
— Похвально, — кивнул заведующий и потерял ко мне интерес, — можешь быть свободен.
Вместо того, чтобы, красиво вскинув руку в салюте, промаршировать прочь, я задал вопрос:
— А что там по станку, Пётр Захарович? На сколько я уже возместил так называемый долг?
— Что значит «так называемый»⁈ — аж возмутился заведующий, — ты как это разговариваешь со старшими, Капустин⁈ Совсем там, в агитбригаде распустился⁈ И тебя это не должно касаться!
— Как это не должно меня касаться⁈ — в ответ тоже возмутился я, — Пётр Захарович, что происходит? Мне незаконно, без всякого расследования, впаяли какой-то мифический долг, основанный на претензии пьяного человека. Сдали меня в какое-то рабство в эту агитбригаду! Отчисляли на ремонт всю мою зарплату! Я жил впроголодь! А теперь вы мне вот это говорите? Я вас не понимаю, Пётр Захарович! Конечно, мне обязательно, я подчёркиваю — обязательно, нужно знать, сколько на меня ещё денег в долг повесили! Может, я до теперь смерти не рассчитаюсь! А, может, пока я пахал в агитбригаде, ваш этот пьяный специалист еще что-то придумал на меня взвалить!
Я выпалил всё это на одном дыхании. По мере моего монолога лицо заведующего меняло окраску словно мимический индонезийский осьминог при виде креветки: сначала он порозовел, затем покраснел, потом стал багровым и, наконец, резко побледнел, аж до синевы.
— Ты что, сволочь⁈ Ты что это позволяешь⁈ — сиплым от возмущения голосом прошипел он и, уже громко, заорал, — эй, кто там⁈ Дежурный!
В кабинет вбежал парень лет семнадцати.
— В изолятор его!
— Есть! — вскинул руку в салюте парень и толкнул меня в спину, — пошли, Капустин!
— Погоди, мы с Петром Захаровичем ещё не закончили, — дёрнул плечом я и повернулся к заведующему.
Тот от удивления стал похож на офигевшего долгопята.
— Пётр Захарович, — спокойно продолжил я, — я хочу получить ответ на мой вопрос. Вопрос повторю, специально для вас — сколько денег из моей зарплаты ушло в счет закрытия моего долга за порчу станка? И сколько я ещё должен?
— Ты что, не слышал⁈ — заверещал заведующий дежурному, — в изолятор! Живо!
Дежурный толкнул меня сильнее. Пришлось идти, иначе началась бы драка. Этого я не планировал. По дороге я сказал Еноху:
— Останься, послушай.
Енох замерцал и исчез, а мы пошли дальше по коридору.
— Заткнись, Капустин, и иди, — проворчал дежурный, решив, что это я говорю ему, и опять больно толкнул меня в спину.
— Ещё раз толкнешь — я тебе глаза выдавлю, — мрачно пообещал я дежурному.
Дальше шли молча. Но хоть толкаться тот перестал.
Навстречу нам показались ребята в спецовках. Парни и девушка. Парней я не знал, а девушка была
