class="p1">– Ты говорила, что твоя мать находится в специализированном учреждении, – напомнил он о разговоре, который произошел между ними в машине. – Однако ты не сказала, что и сама провела там два месяца вместе с ней.
Сердце забарабанило в груди.
– Откуда ты знаешь? Этого нет в моем личном деле.
– Я много чего знаю, вороненок, – тихо ответил он, сверкнув глазами, таящими множество секретов, за стеклами очков. – А теперь расскажи мне свою историю, и я скажу, что здесь написано. Я нашел это на крыше.
Корвина посмотрела на листок бумаги, который он держал между средним и указательным пальцами, а затем ему в глаза, смотревшие на нее в ожидании рассказа, и почувствовала, как пульсация в голове усилилась.
Он знал.
Он знал.
Неясно откуда, но он знал о ней.
Корвина прижала ладонь ко лбу, чтобы успокоиться. Сердце неслось галопом, будто раненая лошадь, спасающаяся бегством. На шее выступила капля пота и стекла в вырез свитера, отчего Корвину пробила дрожь. Дыхание стало прерывистым, перед глазами все начала застилать чернота.
Все обрушилось на нее разом: годы, прожитые с матерью, которая большую часть времени была погружена в свои мысли, жизнь в одиночестве без родных и близких, переезд в новое место, голоса, тени.
Сцена за сценой.
Дети говорят ей, что она ненормальная, горожане отворачиваются, едва ее увидев, мать глядит на нее пустым взглядом.
Мгновение за мгновением.
Трой, парень, что подтрунивал над ней, прыгает с крыши, его голос, который больше никто никогда не услышит, следом звучит у нее в голове.
Образ за образом.
Замок, увиденный впервые, надежда, что все наладится. Ночь, когда она увидела, как он играет. Первый поцелуй в темноте, ее первый раз под дождем.
И он знал.
Он подумает, что она травмированная и ненормальная. И она снова останется совсем одна. Тот, к кому она привязалась, сама того не осознавая, отвергнет ее за то, какой она была.
Все это стало невыносимо.
Чернота начала одолевать.
У нее вырвался всхлип.
Внезапно она оказалась на спине, на миг уставилась на потолочные балки, и в поле ее зрения появились серебристые глаза, отчаянно глядевшие на нее. Большая ладонь опустилась между ее грудей прямо поверх колотящегося сердца. Он пригвоздил ее к месту, упершись второй рукой в матрас рядом с ней.
– Успокойся, черт возьми, – велел Вад своим низким голосом, давя ей на грудь. – Корвина, посмотри на меня. Сделай глубокий вдох.
Она послушалась, жадно хватая ртом воздух и чувствуя, что голова готова лопнуть от боли.
Вад убрал руку и отодвинулся, затем подхватил ее и приподнял выше, чтобы она легла головой на подушку. Он снова опустил ладонь ей на грудь, сильную, теплую, ощутимую, и тяжесть внутри нее немного ослабла.
Присев возле ее бедра, Вад рукой смахнул волосы с ее лица и провел ей вдоль челюсти, погладив большим пальцем сережку в носу. Было приятно, так приятно, что она хотела затеряться в его постели и никогда из нее не вылезать.
Перед глазами показалась бутылка с водой, когда он заставил ее отпить немного и снова опустил ее голову на подушку, продолжая ласково прикасаться к ней с такой заботой, какую она не знала никогда прежде.
– Было ошибкой заставлять тебя говорить об этом прямо сейчас, – сказал Вад, легонько гладя ее пальцами по щеке. – Ты не готова.
– Ты уже знаешь, – прошептала она, не поднимая взгляда выше его шеи.
– Только факты, – сказал он. – Я хочу узнать твою историю. Но позже.
– Как ты узнал? – Корвина набрала полные легкие воздуха. – Это конфиденциальная информация.
Он погладил ее пальцем по щеке.
– У меня свои методы.
Как загадочно.
С этими словами Вад встал и поднял с пола листок, который держал в руке. Видимо, уронил его, когда ринулся к ней. Положив бумагу возле прикроватной лампы, он мягко коснулся губами сережки в носу Корвины.
– Нашел это на крыше.
Не сказав больше ни слова, он снял пиджак и бросил его на спинку стула. Затем открыл шкаф возле книжного стеллажа и, взяв оттуда небольшую сумку, закинул ее на плечо.
– Я немного поработаю, – сказал он, направившись к двери. – Отдыхай. Не пытайся сбежать. Поговорим, когда вернусь.
Корвина увидела, как он щелкнул выключателем на стене, оставив гореть только лампу. Распахнул тяжелую дверь, вышел и захлопнул ее за собой, оставив Корвину одну комнате в окружении его вещей и запаха.
Она опустила голову обратно на подушку, и ее накрыла волна усталости. Корвина повернулась на бок лицом к тумбочке, не успев закрыть глаза, и взяла в руки сложенный лист бумаги. Она застыла в нерешительности, размышляя, почему эта записка оказалась на крыше, затем развернула ее и прочла два слова, выведенные печатными буквами синими чернилами.
DANSE MACABRE.
Что за черт?
Глава 15
Корвина
Корвина проснулась, почувствовав, как чья-то рука обнимает ее за талию.
Моргнула и открыла сонные глаза, лежа на незнакомой подушке и не понимая, где находится. На потолке в ее комнате были деревянные балки. Куда подевались деревянные балки? А люстра? С каких пор у них в комнате есть люстра? И почему утренний свет струится с левой стороны, а не с правой?
Пока мозг пытался осмыслить новую информацию, она осознала, что рядом лежит твердое теплое тело, а поперек живота – мускулистая рука, прижавшая ее к кровати. Корвина пробежалась взглядом по заметным мышцам и поросли черных волос. Она узнала это предплечье, ведь нередко представляла его в своих фантазиях во время занятий, когда он опирался на стол рукой с задранным до локтя рукавом рубашки.
Сердце заколотилось в груди, она повернула голову набок и увидела привлекательное лицо мужчины, который каким-то образом сумел запасть ей в душу. Он был напряжен даже во сне, лежа в одних спортивных штанах черного цвета и с растрепанными волосами. Корвина обвела взглядом его лицо, его полные губы, выразительные глаза, скрытые веками, а затем глянула в окно на серое небо, ознаменовавшее ранее утро.
Она проспала в его постели всю ночь.
Даже не помнила, как провалилась в сон от усталости. Но она еще ни разу не спала так хорошо за все время, что провела в замке. Не представляла, когда пришел Вад и решил лечь рядом с ней, не понимала, зачем ему было спать рядом, тем более, если он знал про нее. Корвина почувствовала, как в горле встал ком.
Человеческий контакт был настоящей драгоценностью. Только изголодавшиеся по прикосновениям люди знали ему цену, знали, что нельзя принимать его как должное. Особенно нечто столь
