форма – точнее, ее небрежная версия – и я забеспокоился, как это могут воспринять случайные наблюдатели. Но поблизости никого не оказалось. Мы были одни.
– Если ты еще раз к ней подойдешь, я обо всем ей расскажу, ты же понимаешь? Закончи прямо сейчас. Больше никаких контактов. Никаких. Как я и сказал.
Я помню, как он на меня смотрел. О да, я помню его лицо. В его глазах горела непостижимая гордость, словно он был львом подле своей растерзанной добычи. Я уверен, что видел, как он слегка улыбнулся, принимая конверт.
– Ага, – сказал он.
– Ну, это все? Это конец?
Он кивнул и посмотрел на коричневые воды Уза, опустившиеся на метр ниже уровня паводка.
– Конец. Да. Конец.
Через час после передачи Денни пухлого конверта я снова закрыл магазин и поехал за тобой в школу. Довольно глупо с моей стороны – пятница, время обеда, чуть ли не самый большой наплыв покупателей за неделю, но ведь Синтия все еще лежала в больнице, так что занять мой пост было некому. А я хотел знать, не собираешься ли ты уйти из школы. Мне надо было знать, встретишься ли ты с Денни, выполнит ли он свои корыстные обещания.
Я припарковался и стал наблюдать за обоими выходами из школы. Прошло пять, десять, пятнадцать минут, но ты не появлялась. Я видел, как из здания выходили ученики и учителя, но тебя не было. Может, я ошибся. Проглядел тебя. Может, там был еще один выход.
Я вышел из машины и обошел вокруг школы в поисках объяснения. Других дверей не было. Может, ты перелезла через забор. В конце концов, тебе ведь запрещено выходить за территорию школы. Да, забор довольно низкий.
За металлической оградой тянулось унылое зеленое травяное покрытие хоккейного поля. Мимо прошли несколько ребят из Сент-Джона, выкрикивая в мой адрес все известные им оскорбления. Я не обратил на них внимания, достал свой легкий полевой бинокль времен Второй мировой и увидел тебя за хоккейным полем. Ты сидела на скамейке одна. А где твои друзья? Я оглядел все вокруг, заметил Имоджен среди девочек с экзотическими прическами. Ты пару раз взглянула на них, но они упорно тебя не замечали.
Какое облегчение. Ты не удрала из школы на встречу с Денни, ты была в безопасности.
Но ты выглядела такой несчастной – одна, сидишь там и рассматриваешь кончики своих волос. Кажется, мне даже стало немного жаль тебя. Одинокий остров среди континентов, среди школьных империй «для своих». Да, я пожалел тебя, но, должен признаться, чувство облегчения вышло на первое место. Наверное, все уже позади. Наверное, он уже сказал, что между вами все кончено. Ты была не с ним, вот что главное. Нет, это даже не главное – это вообще все.
Я убрал бинокль и снова отыскал тебя взглядом. Без бинокля ты казалась маленьким серо-зеленым пятнышком, сливающимся с оранжевой массой кирпичной стены позади тебя.
мы с тобой лежали рядом в этом теплом токе крови мы с тобой свернувшись вместе в этом месте мы с тобою до того как нас назвали до того как мы узнали как нас много в этом мире мы с тобою были вместе и не знали мы снаружи или мы внутри с тобою или есть ли что-то кроме нас с тобой биенья сердца и не знали что есть сердце навсегда с тобою вместе мы с тобой в единой жизни мы с тобой в едином мире мы с тобой друг с другом рядом мы не знали что отдельны мы не знали что однажды это может измениться что наступит день который вспыхнет светом в наши лица и с тобою нас разделят и раздельно нас накормят и увидим их раздельно тех кто создал нас с тобою и раздельно мы с тобою будем ждать что нас полюбят в этом белом светлом мире в пустоте где те же люди улыбаются дерутся жаждут быть друг к другу ближе я любил тебя так сильно ты меня любила тоже мы с тобой купались в счастье потому что не назвали ни любовь каким-то словом ни себе не дали имя мы с тобою знали только звуки и лицо друг друга только лица тех кто создал и одно из них светилось от любви не к нам обоим а к тебе к тебе и только и к твоим щекам без пятен и слова он говорил нам и слова нас разделяли разносили нас все дальше как людей по всей планете и росла меж нами пропасть он любил и ненавидел как же я хотел вернуться в мир который я не помню как хотел я оказаться в этом теплом токе крови в темном блеске этой жизни прежде жизни наступившей где себя еще не знали мы с тобою мы с тобою
* * *
СЛЕДУЮЩИМ вечером мы поехали к Синтии. Ты устроилась в ее кресле розового дерева, в этом прекрасном образце антикварного искусства, стоящем среди уставленного веточками и прутиками бунгало. Ты читала старую бабушкину книгу «Возвращение на родину», сидя как раз под висящим на стене рисунком Синтии, изображающим обнаженное тело.
– Люблю эту историю, – сказала она, держась за живот. – И мама твоя любила. Она читала именно эту книжку, этот экземпляр.
Это правда. Твоя мама обожала Харди. Природа как символ. Пейзаж как определяющее нас божественное начало. Она была в этом плане романтической натурой – может быть, именно поэтому она решила назвать дочь в честь декоративного растения, брионии.
– Ты читала другие его книги? – спросила Синтия.
– Мы как раз проходим «Тесс», – ответила ты обычным голосом. – В школе.
– Ах «Тесс»… – сказала Синтия с тоской, словно вспоминая умершего друга. – Еще одна книга с печальным концом, у Харди с этим была проблема. Типичный мужчина. Купающийся в своих страданиях, как бегемот в грязи, – тут она бросила в мою сторону колкий взгляд, но я его проигнорировал.
– Слушай, Синтия, – сказал я, переставляя пакет из магазина диетических продуктов на ее чудовищный стол. – Я купил все, что ты просила. Разложить? В кухне?
Я выразительно пошевелил бровями, чтобы она поняла, что мне нужно с ней поболтать наедине. Мы оставили тебя изучать Эгдон Хит, а сами ушли в кухню.
– Все кончено, – сказал я, ставя на полку таблетки боярышника. – Между ней и тем парнем. Все кончено.
Она с подозрением посмотрела на меня.
– Что ты вытворил, Теренс?
– Вытворил? – поддельно возмутился я. – Ничего я не вытворил. Просто она, кажется, все поняла в конце концов. И вообще, какая разница. Главное, что все кончено.
Она закрыла глаза.
– Бедная девочка. Расстроилась? Она что-то рассказала?
Кажется, Синтия ничего не поняла.
– Нет. Не расстроилась. И даже не грустит. Она сейчас такая же, как раньше. Ты ведь знаешь этих подростков – наверное, просто период такой был.
– Теренс, я не понимаю. Откуда ты знаешь, что все кончено?
– Потому что так и есть, – ответил я.
Она ойкнула и схватилась за живот.
– И что ты теперь будешь делать? Что ты будешь делать, когда появится еще один мальчик? Запрешь ее в шкафу? Поместишь в стеклянный ящик и начнешь подбирать подходящую партию, как древний король?
– Ой, Синтия, хватит! – попросил я. – Если бы ты знала об этом мальчике то, что знаю я, ты бы тоже испытала облегчение.
Кажется, ей
