другое слово, которое я не смогу здесь написать.
Это все было немного неожиданно и несколько выбило меня из колеи, но разве может остановить героя какой-то пипец, даже если он и не пипец? Я подхватил вещи и передислоцировался в противоположный от Олесиного подъезд. Там я довольно нервно доел остаток батона, допил молоко и стал ждать условного сигнала. Минут через двадцать из подъезда вышла Олесина мама, села в подъехавшую машину и уехала. А еще через десять минут Олеся помахала мне из окна.
Я вошел в квартиру и молча остановился у порога. Вот совсем не знал, что сказать. Олеся, похоже, не знала тоже. Мы стояли и смотрели друг на друга.
– Я написал тебе песню. Если хочешь, спою.
– Да.
Я достал гитару и сел на пол по-турецки. Олеся опустилась на корточки у противоположной стены коридора. Я запел:
Хочешь узнать, о чем думает снег,
пролетающий мимо окна моего?
Больше на свете нет ничего,
о чем стоит знать, о чем нужно петь…
Хочешъузнатъ, о чем думаю
я, глядя на снег, летящий в окно?
Просто закрой глаза. Слушай сердце свое…
Хочешъузнатъ, о чем плачет ночь,
растворяясь в лучах последней звезды?
О чем поют камни в песнях воды,
уносящей опавшие листья прочь?
Хочешъузнатъ все, что знает вода —
как стоят города, а время идет?
Просто закрой глаза. Слушай сердце свое…
Хочешъузнатъ, в чем секрет красоты?
Хочешь постичь смысл слова «любовь»?
Хочешь услышать мелодии снов,
рожденных на флейтах моей мечты?
Хочешь понять все, что чувствую
я, когда мы с тобой в целом мире вдвоем?
Просто закрой глаза. Слушай сердце свое…
Я придумал эту песню, пока работал на овощном кладбище. Глядя сейчас на себя того, я удивляюсь: откуда что бралось… Ну про флейты мечты – это понятно: у Маяковского взялось, но остальное-то? Ладно, сейчас не об этом.
Олеся и правда закрыла глаза и не открыла их, когда я замолчал. Так, сидя на корточках с закрытыми глазами, она вдруг спросила: «Хочешь в душ?» Я понял, что песня не зашла, растерялся и грустно ответил: «Хочу».
– Иди. Там на стиралке чистое полотенце тебе.
– Спасибо.
В душе я ни о чем не думал. Я мылся и пел про себя одну и ту же строчку: «Как птицы кричат, как птицы кричат, как птицы кричат в поднебесье – Олеся, Олеся, Олеся!» Мне хотелось плакать, потому что мой геройский поступок не оценили. Вся эта дорога, все эти гнилые овощи и стихи о любви были напрасны. Может, я и плакал, но в душе не видно.
Когда я вышел из ванной, Олеся меня повела в кухню пить чай. Я не хотел чай. Я ничего больше не хотел. Какой чай? Какой на фиг чай?! Перед дверью на кухню я остановился, чтобы пропустить ее, и она остановилась тоже, чтобы пропустить меня. После секундного замешательства мы вдруг одновременно шагнули вперед в дверной проем. Наши плечи соприкоснулись, и мы снова синхронно остановились. Немножко постояли так. Потом повернулись лицом друг к другу и еще так немножко постояли. А потом начался самый затяжной поцелуй в моей жизни. Хорошо, что у людей есть нос. Это очень удобная штука. Ведь если бы не нос, то дышать во время поцелуев было бы невозможно. Жалко только, что носом нельзя разговаривать. Тогда бы мы успели поговорить.
А так мы не то что поговорить, мы и чаю попить не успели. Наш чемпионский поцелуй прервал звук ключа в замке. Олеся растерянно посмотрела на меня и сказала: «Вот и все. Я так и знала».
На кухню вошли ее родители. Видимо, Олесина мама, обеспокоенная моим визитом, подняла военную тревогу. Ну а вы бы остались спокойны, если бы какой-то недохиппи заявился к вашей дочери? Олесиному папе очень шла форма. Я не разбираюсь в званиях, но он явно был какой-то большой начальник в ракетных войсках. Короче, выглядел он внушительно. Окинув меня рентгеновским взглядом, он произнес: «А! Я его помню! Девочки, идите в комнату, мы поговорим». Девочки ушли в комнату. Он закрыл дверь на кухню. «Меня зовут Сергей Евгеньевич, а тебя, мне кажется, Олег. Ты же тот певец из санатория, правильно?» Я кивнул. «Ну так вот, Олег. Для начала я расскажу тебе, почему ты приехал. Тебе захотелось приключений. По тебе видно. И ты мне очень не нравишься. Такие, как ты, все портят. Серьга в ухе – для чего это? Ну ладно, это твое дело. Мне плевать. Не важно. Важно то, что ты приехал испортить нам жизнь. С чего вдруг ты решил проявиться? Ты не подумал, что можешь что-то разрушить? Тебе же наплевать на всех, кроме себя, да? У Олеси есть отличный парень. Она тебе не сказала? Уже два года. И мы будем рады, если она свяжет с ним свою жизнь. Поэтому сейчас мы сделаем вот что… Ты меня слышишь? Слышишь? Там внизу стоит моя служебная машина. Ты возьмешь свои вещи, молча выйдешь из нашей квартиры и поедешь на вокзал. Купишь билет и исчезнешь навсегда. В противном случае у тебя будут проблемы. Понял? Я не слышу. Понял?»
И тут я понял. Я понял, что он во многом прав. Я же приехал ни для чего. Я и правда здесь совсем не нужен. Я приехал сюда потому что хотел прокатиться на машине времени в собственное прошлое. А это, к сожалению, да и к счастью тоже, невозможно. Стало немного больно, потому что я начал прощаться с самим собой таким, каким уже никогда не буду. Это был момент, когда у меня появилось прошлое. Вернее, момент, когда я понял, что такое «прошлое», и от этого понимания оно появилось.
«Сергей Евгеньевич, я сделаю все, как вы сказали, но я не могу уйти, не попрощавшись с Олесей. Несколько слов, и вы никогда меня больше не увидите. Честное слово». Он внимательно посмотрел на меня и кивнул: «Только при нас». – «Конечно». Олесин папа открыл дверь, и мы вошли в комнату. Олеся и мама встали. Мама переводила взгляд с папы на меня, с меня на Олесю, с Олеси снова на папу, а Олеся смотрела мне в глаза. Я облизнул сухие губы и вспомнил, что чаю так и не попил. Еще подумал, что какому-то «отличному парню» очень повезло,
