делам печати завело «дело» на молодого юриста, которое с согласия министра внутренних дел передало в Министерство народного просвещения. С Кони беседовал исполнявший должность министра И. Д. Делянов. Однако на этот раз власти решили не поднимать шума. Они посчитали неудобным возбудить уголовное преследование, так как тираж книги был мизерный, всего 50 экземпляров. Анатолию Фёдоровичу было сделано устное внушение, а его куратору, профессору М. Н. Капустину, объявлено замечание.
В июне 1865 года Кони был причислен в качестве счетного чиновника к Государственному контролю, но уже 30 сентября того же года его перевели в Главный штаб с назначением состоять «для юридических занятий» и присвоили чин коллежского секретаря. Этот день и считается подлинным началом служебной деятельности Анатолия Фёдоровича. Несколько месяцев спустя, в апреле 1876 года, его назначили на должность помощника секретаря Санкт-Петербургской судебной палаты, а 23 декабря того же года он стал секретарем при прокуроре Московской судебной палаты Д. А. Ровинском.
Восхождение Кони по служебной лестнице началось со скромной должности товарища прокурора Сумского окружного суда, которую он занял 7 ноября 1867 года, а затем Харьковского окружного суда. На мировоззрении молодого юриста не могло не отразиться общее приподнятое настроение в обществе в связи с проведением судебной реформы. Анатолий Фёдорович стал одним из самых горячих и искренних сторонников Судебных уставов 1864 года и впоследствии всегда тяжело переживал любое их «коверканье». Начинающий прокурор громко заявил о себе уже в первые годы.
Он целые дни проводил за работой, изучая уголовные дела, руководя следствием, участвуя в раскрытии преступлений, наставляя и инструктируя судебных следователей, направляя работу присяжных заседателей. Уже в то время при раскрытии преступлений он старался опираться на научные изыскания ученых, судебных медиков. Он требовал от всех неукоснительного соблюдения закона и сам всегда бережно относился к нему. Часто выступал в судебных заседаниях в качестве обвинителя, получив прозвище «свирепого прокурора».
В ноябре 1868 года молодой прокурор получает свою первую награду — орден Святого Станислава II степени с императорской короной. В феврале следующего года он стал титулярным советником.
На дальнейшей карьере Кони благоприятно отразилась встреча с министром юстиции графом К. И. Паленом. Министр не любил отсиживаться в кабинете генерал-прокурорского дома. Он постоянно посещал судебные палаты и окружные суды, лично ревизовал их, мог заглянуть даже в провинциальные присутственные места. Летом 1868 года граф Пален во время ревизионной поездки посетил Харьков. Служивший там товарищем прокурора Кони произвел на него хорошее впечатление. По просьбе министра он представил подробные характеристики на всех судебных следователей своего участка.
Некоторые дела, которые возникали в Харькове, были довольно сложные и объемные. Так, дело о подделке и продаже рекрутских квитанций, жертвою коего стали 26 человек, составляло в общей сложности более двух тысяч листов.
По нему проходили 14 обвиняемых, и было свыше 150 свидетелей.
Не менее сложным было и дело о так называемой подделке серий (кредитных бумаг), которое возникло еще в старых судебных установлениях, но за взятки было приостановлено. Только после вмешательства Государственного совета следствие возобновилось. Министр юстиции граф Пален поручил руководить следствием лично Кони. Это дело он довел до суда.
Летом 1869 года Кони стал чувствовать недомогание, у него обнаружился упадок сил, и по совету доктора он выехал для лечения за границу. Кони путешествовал по Германии, Бельгии и Франции, используя пребывание там как для лечения, так и для расширения своих юридических познаний. Он посещает судебные заседания, встречается с прокурорами и адвокатами, изучает специальную литературу, знакомится с опытом работы судов. Там вновь встретился с министром юстиции К. И. Паленом. В сентябре 1869 года Кони писал своему другу С. Ф. Морошкину:
«Бывши в Карлсбадене, я видел Палена и много толковал с ним о деле серий и о прочих материях, касающихся Харькова. Он был со мной очень любезен и откровенен, рассказывал, что государь требовал у него объяснений по поводу оправдания Андрусенко (крестьянин, последователь учения Л. Н. Толстого. — Авт.), и, между прочим, объясняя мое долгое оставление в Харькове, сказал мне: „Укажите, кто может обвинять с успехом по делу серий из известных вам лиц“, и, когда я затруднился… Пален сказал: „Вот и объяснение, почему я держал вас в Харькове“». Далее Кони писал о том, что Пален просил его явиться к нему в октябре, чтобы «потолковать о переводе из Харькова».
Граф Пален свое слово сдержал. Вскоре после беседы с Кони он перевел его на службу в столицу. 18 февраля 1870 года Кони получил должность товарища прокурора Санкт-Петербургского окружного суда. В последующие годы министр постепенно переводил Кони на все более ответственные посты. 26 июня того же года министр назначает его на должность самарского губернского прокурора, но уже менее чем через месяц переводит прокурором Казанского окружного суда. Поставив Кони на самостоятельную должность, граф Пален не упускал его из виду. В июне 1871 года он лично ревизовал судебные установления в Казани, внимательно ознакомился с их работой, побывал в окружном суде во время проведения процесса над неким Нечаевым, обвинявшимся в убийстве из корыстных побуждений. Обвинение поддерживал А. Ф. Кони. Граф Пален остался доволен и организацией процесса, и обвинительной речью прокурора.
Вскоре после этого Кони становится прокурором Санкт-Петербургского окружного суда.
В этой должности он прослужил четыре года. Он поддерживал обвинение по многим уголовным делам, выдвинувшись в число лучших судебных ораторов России. В судебных процессах ему часто противостояли такие знаменитые адвокаты, как В. Д. Спасович, К. К. Арсеньев, А. М. Унковский и другие. Многие обвинительные речи Кони стали публиковаться в печати.
Судебные его речи всегда отличались высоким психологизмом, основанным на почве всестороннего изучения индивидуальных особенностей каждого преступного деяния. Он старательно выяснял характер обвиняемого и, только составив ясное представление о том, «кто этот человек», представший перед судом, переходил к изысканию мотивов совершения преступления. Своими четкими, продуманными вопросами он как бы анатомировал людей и заставлял их полностью раскрываться. Мотивы преступления как признак, свидетельствующий о внутреннем душевном состоянии человека, всегда получали в глазах Кони особенное значение. Он заботился не только об установлении юридической, но и нравственной ответственности подсудимых. Сама форма речей Кони была проста, в ней не присутствовали никакие риторические украшения. Отношение его к подсудимым и вообще всем участникам процесса было гуманным и доброжелательным. Ему были чужды злоба или ожесточение. В то же время это не было проявлением слабости или безволия. Из его уст нередко звучала суровая оценка деяниям и лицам. Но как никому другому ему было присуще чувство меры. К. К. Арсеньев отмечал, что дар
