над душой и нервировать мою милую помощницу.
Зам по авиа-строению пожаловал. Всё. Меня нет, пусть разбирается с Лерой, заодно отвлечёт девушку от ненужных мыслей про мою бывшую.
Только в машине понимаю, что оставил портфель в приёмной. Как же меня выбесила бывшая. Хорошо, что водитель знает, куда надо ехать. Всё-таки Лера умничка — и клинику другую подобрала, и водителю всю информацию успела передать.
Снова задумываюсь о том, чтобы оставить девочку при себе. Вот, только нельзя смешивать работу и потрахушки. Ладно. Разберёмся. Вопросы надо решать по мере поступления.
А сейчас мы останавливаемся перед Перинатальным Центром, только Виола заторможено смотрит в окно и отказывается выходить.
Водитель открывает ей дверцу, мы ждём пока барышня соизволит выйти.
— Это не та клиника! — возмущается бывшая.
Приходится нагинаться и выковыривать её из машины. Стерва упирается, будто это ей поможет.
Я бросаю затею, стою перед отрытой дверью, скрестив руки на груди:
— Так, дорогая. Или ты добровольно сейчас идёшь со мной, или можешь сейчас же распрощаться со своими фантазиями по поводу беременности. Солнце, я знаю, что никакой беременности нет. Кончай ломать комедию.
Только зря время потратил на дешевый спектакль с клиникой.
Бывшая что-то прикидывает в голове, сжимает губы в тонкую линию и вылезает наружу.
— Ты ошибаешься, Костя, — задирает подбородок и вперёд меня топает в клинику.
Ну-ну. Что же ты придумала, дорогая? Хотя, внутри гложат сомнения. Вот, только ребенка от неё мне не хватало. Хотя… Родители порадуются. Мать от меня отстанет…
Элина меняет стиль поведения, становится мягкой и ласковой. Нежно прижимается ко мне перед кабинетом УЗИ, кладет ручку на грудь:
— Милый, нам с малышом так хочется сладенького. Сходишь за булочкой вниз, пока я УЗИ сделаю?
— Булочки позже, — убираю её руку.
Она загораживает дверь и наивно хлопает глазками:
— Что там мальчикам делать внутри? Это же женские дела. Я буду смущаться, Костя. Подожди снаружи.
Смешно. Я смотрю на стерву. И как я мог провести с ней столько времени? Наглая, лживая сучка. К тому же, меня совсем за дурака держит. Лина — не очень хорошая актриса. Сейчас играет заботливую девушку, но на самом деле меня ни во что не ставит.
А, вот, Лера вообще не умеет играть — у неё всё на лице написано. А что написано? Восхищение. Она искренне смущается своих чувств ко мне и того влечения, что разгорается, стоит ей намекнуть на близость.
Как же неудачно Элина влетела в кабинет. Я не успел засмущать помощницу. Все выходные предвкушал, как она встретит меня в понедельник, как будет стыдливо прятать глазки, вспоминая маленькие шалости в приватной комнате. Ручки у Лерочки тряслись, когда протягивала мне кофе.
Я усмехаюсь вслух:
— Ты серьёзно, Лина? — отодвигаю настырную девушку и толкаю дверь в кабинет.
Но меня ждёт сюрприз.
Эта стерва, действительно, беременна. Я даже давлюсь слюной, когда врач принимается рассказывать что-то про плод.
У меня будет ребенок?
Странное ощущение. Я вдруг понимаю, что вовсе не против. Наверное, из-за того, что мать проела весь мозг. Или мне, правда, самому хочется? Даже улыбаюсь.
Элина улыбается в ответ:
— Я же говорила, милый. Ты ошибаешься.
Настроение портится. Не из-за ребёнка. Из-за стервы, скалящейся с кушетки.
Мне придётся терпеть её рядом? Терпеть ради ребёнка?
Значит, сучка не принимала таблетки. Врала мне. Как можно жить я человеком, который тебе врёт?
Задумчиво разглядываю довольную бывшую, которая своими хитрожопыми интригами плавненько возвращает себе место настоящей…
Врач тычет в экран:
— Всё хорошо, аномалии развития, опухоли отсутствуют, воспалений тоже не наблюдается. Плод один. Я почти уверен. Сейчас, конечно, трудно рассмотреть наверняка. Три недели — еще совсем маленький срок. Вы рановато пришли. Ну, зато убедились, что всё в порядке, — врач улыбается.
А я притормаживаю, пялюсь в экран, где ничего непонятно. Как там можно что-то рассмотреть? Может, врач ошибается?
Элина тоже улыбается, но её улыбка застывает каменной маской — как будто она держит её на лице из последних сил.
Что не так?
До меня доходит. Три недели — маленький срок.
Ах, ты сучка. Мы же расстались больше двух месяцев назад.
У меня внутри настоящий сумбур чувств — ядрёная смесь: злость из-за обмана, облегчение, опять же, из-за того, что это всё-таки обман… но, и лёгкое сожаление? Я совсем сдурел? Я, что, и правду, хочу ребёнка?
Только не от стервы, которая разлеглась на кушетке и перестала лыбиться — по моему лицу поняла, что до меня дошло.
Элина часто моргает, хочет выдавить слёзы? У неё не получается. Говорю же, плохая актриса.
— Костя, — тянет проникновенным голосом, — я тебя люблю.
Она складывает руки на животе:
— Нам без тебя будет очень плохо, — подвывает, пытаясь пронять меня.
Не выходит. Я тороплю врача выписать справку. Отправлю отцу, чтобы они с матерью отстали и выкинули из головы их дебильные фантазии о внуке.
Мне надо работать. Еще и телефон с планшетом остались в портфеле, на столе у помощницы. Интересно, много я пропустил на сегодня?
Хотя, никакого рабочего настроя — только винегрет из чувств.
Когда выходим из клиники, Элина сбрасывает маску жертвы и перестаёт выпрашивать милостыни остаться рядом со мной, устраивает скандал прямо на улице.
Она обзывается, кричит, что я её бросил, что во всём виноват, предъявляет выдуманные претензии. Частично правдивые, частично высосанные из пальца.
Ну, я не золотой червонец, чтобы всем нравиться. Мы вроде давно всё выяснили. Не нравлюсь — до свидания. Что опять-то началось?
Стерва орёт:
— Это всё неправда. Врач всё перепутал. Там не две недели, а два месяца.
Поздно опомнилась. Сразу не сообразила. Хотя, если бы сразу сообразила, в клинике было бы легче заткнуть её, при враче, да с датчиком на животе и цифрах на экране.
Вздыхаю. Нервы она мне конкретно подняла. И, что ей сказать? К тому же, беременная женщина — гормоны играют.
Роюсь в кармане — нащупываю карамельку. Протягиваю истеричке.
— Успокойся. На, съешь конфетку. Ты же хотела сладенького.
Элина так удивлена, что затихает на секунду, а я разворачиваю конфетку и засовываю ей в рот.
С минуту стоим молча, разглядывая друг друга. Оба пытаемся успокоиться, и это почти получается, но вдруг у неё во рту взрывается карамелька. Элина вздрагивает.
Я почему-то улыбаюсь и у меня вырывается:
— О, карамелька моей помощницы. Сорри, дорогая, это взрывная конфетка.
Не подумал.
Элина выплевывает остатки роскоши — ей не пришлось по нраву. А, вот, мне теперь нравится этот странный эффект — бодрит. Бывшая набрасывается с обвинениями:
— Это всё твоя помощница виновата! Это она
