Вета. Вета — это Аглая. Кстати, а Стас знает?
Вета смотрела на меня серьёзно и внимательно, даже несколько пристально.
— Да, он видел меня.
Кристина замолчала, прикусив губы и нахмурив лоб.
— Нет, тут все с ума сошли, скоро и меня он заставить его полы драить, — она развернулась на каблуках и быстро стала подниматься по лестнице.
— Кристина, не надо, пожалуйста!
— Не строй из себя Золушку! — прокричала она с пролёта второго этажа.
Я стала от нечего делать смотреть на ковёр, не хотелось мне о чём бы то ни было разговаривать с Виолеттой. И вдруг она заговорила: — Интересная получается ситуация. Ты — и вдруг прислуга. Как же Стас такое мог допустить?
— Разве я особа королевских кровей? — мне казалось, что за меня говорит совсем другая девушка — смелая и знающая себе и всем вокруг цену.
— Мне казалось, что Стас без ума от тебя.
— Ему это поначалу, может, тоже казалось.
Мы смотрели друг другу в глаза совершенно смело и открыто, и что-то прошло между нами, я ощутила неприязнь и раздражение по отношению к себе.
— Ну, по крайней мере, мне не придётся ревновать к фантому. После того, как мы всё здесь закончим, и гости разъедутся, переедем обратно в Париж.
С лестницы уже обратно спускалась Кристина: — Снимай это дурацкое платье, я пристыдила Вадима — он не против, чтобы ты заняла свою комнату.
— Я против. Ты скоро уедешь, а я зарабатываю себе на хлеб. Здесь моё место, это же ясно.
Кристина удивилась моей агрессивной манере: — Ты злишься на меня?
— Нет, просто, пусть будет так, как есть, как решил для меня Вадим. И когда ты уедешь, всё вернётся на круги своя, так зачем сейчас ворошить…
— С чего ты взяла, что я уеду? — перебила меня Кристина.
Я указала на Виолетту: — Так сказала твоя подруга.
— Я не собираюсь уезжать, и я не допущу, чтобы ты работала у Вадима прислугой. Если, по его мнению, ты зря ешь свой хлеб, то и я тогда — тоже.
Она воинственно сложила на груди руки и твёрдым взглядом упрямого человека смотрела на меня, когда в холл через коридор чёрного хода зашёл Стас, вероятно, направляясь от гаражей. За эти несколько дней он ещё больше помрачнел, вокруг глаз залегли чёрные тени, я почти не узнала его. Он остановился, крутя ключи в руке, и смотрел прямо на меня.
— Вот и Стас! — воскликнула несколько театрально Кристина. — Рассуди нас, пожалуйста. Аглая по милости Вадима теперь у нас прислугой отрабатывает кусок хлеба и кров в этом доме. Я считаю — это немыслимо. А ты как думаешь?
Все повернулись к нему и долго ждали его ответа, так долго, что я хотела уже запротестовать снова, но он, наконец, очнулся, перестав молча сверлить меня взглядом: — Думаю, ты, Кристина, права. Этого не должно быть.
— Почему же? — вознегодовала теперь я. — Так хочу я. И поэтому так будет.
— Не будет, — перебил Стас меня и посмотрел на Виолетту. — Ты звонила музыкантам?
— Да, они прилетают сегодня вечером вместе со своей аппаратурой.
Он кивнул и опустил голову. Я думала, что взорвусь от злости. Он делал вид, будто и дальше имеет право распоряжаться мной, как в тот первый вечер нашей встречи.
Я демонстративно включила пылесос и стала дальше убирать огромный ромбовидный ковёр, не поднимая от него глаз, но очень скоро моё орудие труда умолкло. Стас выдернул вилку из розетки и, сильно сжав губы, подошёл ко мне.
— Пойдём, я хочу с тобой поговорить, — его рука легла безоговорочно на моё плечо, он потянул меня в сторону чёрного хода.
Только мы оказались на улице, я раздражённо выдернула руку из его сильных пальцев, в меня вдруг влилась вся злость и обида, накопившаяся за время его отсутствия.
— Что ты хочешь? — почти кричала я.
Мы стояли возле его гаража, и я невольно отметила, что его мотоцикл снова сверкает и стоит рядом.
— Успокойся, — он подошёл вплотную, попытался меня обнять, я вырвалась и отскочила.
Прорычала: — И не надейся, что меня устраивает свободная любовь в твоём понимании. Уж лучше быть прислугой, но не ждать милости и не надеяться, что ты как-нибудь позвонишь! Я не хочу быть ничьей, если ты не способен понять, чего тебе всё-таки хочется.
Он смотрел на меня чересчур серьёзно и даже грустно: — Ты права, это всегда было моей проблемой — понять, чего я хочу. Но всё-таки я не тот человек, который этого, в конце концов, не понял.
Он снова подошёл ко мне, быстро наклонился и поцеловал, я сжала губы, к нашему поцелую примешались мои слёзы.
— Всё это время я думал, а как приехал сюда, не спал ни одну из ночей. Думал, правда ли то, что случилось со мной — любовь, или это несерьёзно и недолго…
Он смотрел на мои закрытые веки, на щёки, по которым текли слёзы, и продолжал: — Проверял себя всё время, занялся делами отца…
Я взглянула на него и поняла, что он говорит правду, говорит впервые в жизни женщине такие слова, и как же ему нелегко. Пот выступил у него под длинной чёлкой, взгляд сделался невероятно напряжённым.
— Я полюбил, Аглая. Прости, что не звонил… Я злился на тебя, на себя, на свою слабость.
Больше он не сказал ничего, стиснул зубы и смотрел мне в глаза, ожидая моей реакции, а я тем временем читала между строк. Я видела в его глазах, какой он упрямый, твёрдый, не верящий даже своим чувствам, который вдолбил себе в голову, что верной, долгой, чистой любви не существует. Я видела, как он заставлял себя не звонить мне, как пытался заглушить мысли и воспоминания работой, делами, деньгами, вновь появившейся Виолеттой…
— А Виолетта? Что у тебя с ней? — спросила я.
Он поморщился: — Ничего, она хотела вернуть наши отношения, но я не мог. Только ты мне нужна.
Я резко утёрла слёзы и отступила от него на шаг: — А почему же она уверена, что вы вернётесь в Париж? Вместе.
— Не знаю, в чём там она уверена, мне всё равно.
Он снова подошёл, крепко обнял меня и прижал к себе: — Ты простишь меня? Малышка, я сделаю всё, что захочешь… чтобы ты только простила меня.
— Ты не представляешь, как мне было больно. Я здесь осталась совсем одна, ты не звонил, а значит, забыл меня. Я думала… И это после того, что у нас было — это лето… Ты уверен,
