подобным фокусам удивляются и охотно на них смотрят, но особенного значения им не придают; настоящий шаман узнается совершенно по иным признакам. Так, в Колымском округе большим почетом и славой пользовалась одна старуха-шаманка, не умевшая делать никаких фокусов, а не молодой ловкий кудесник, весьма искусно производивший самые сложные шаманские чудеса[395]. Томские самоеды кроме обыкновенного фокуса, состоящего в том, что шаман велит себе выстрелить пулей в голову, причем иногда платится жизнью, присутствуют и при таинственном действии кудесника, напоминающем спиритические сеансы. Заклинатель велит присутствующим связать ему руки и ноги, закрыть ставни и призывает подвластных духов. В темной юрте слышатся всевозможные голоса и звуки. Когда весь шум оканчивается, отворяется дверь юрты – и шаман входит со двора, не связанный ни по рукам, ни по ногам[396].
В одной бурятской песне вера в то, что человек в экстазе и отмеченный особой чудодейственной силой может без всякого для себя ущерба переносить мучительные страдания и раны, выражена с особенной рельефностью. В былые времена в Иркутске ловили молодых людей, обладающих лекарственным телом. Один бурят был пойман и распят, от его тела бритвами и складными ножами вырезывали у живого куски мяса для лекарства. Терзаемый не ощущал боли и пел[397]. Бурятские шаманы умываются огнем, ходят по костру[398], а во время одного обряда при лечении больного проделывают следующий весьма опасный фокус: из огня достают раскаленный докрасна железный сошник и топор; стоя одною ногою на плитняке, врачующий кудесник другою ногою трет об раскаленные орудия и потом эту ногу прикладывает по нескольку раз к больному месту[399].
Без всякого сомнения, многие из так называемых шаманских фокусов качественно ничем не отличаются от представлений наших заурядных фокусников, но эти, иногда довольно грубые по своим приемам, чудеса не исчерпывают всего содержания шаманских действий. То обстоятельство, что заклинатели прибегают к чисто внешним средствам, имеющим тесную связь с различными ухищрениями, рассчитанными на обман зрителей, не исключает, однако, возможности глубокого убеждения шаманов в том, что они избраны для служения духам, находятся в сношениях с ними и обладают таинственной властью над силами природы. Разумеется, непоколебимая вера в свое истинное призвание должна ослабевать среди шаманов по мере подчинения сибирских инородцев разным посторонним культурным влияниям. Как мы видели, сами туземцы сознают, что прежние шаманы были гораздо сильнее, и естественным образом с каждым годом шаманство мельчает, и его представители зачастую становятся простыми шарлатанами.
Знаменитый якутский шаман Тюсыпют, т. е. Упавший с неба, двадцати лет от роду, сильно захворал, стал видеть и слышать то, что было скрыто от остальных людей. Девять лет он скрывал от других свой дар и перемогался, опасаясь, что люди не поверят ему и станут над ним смеяться. Тюсыпют дошел до того, что едва не умер, и получил облегчение, когда стал камлать, и теперь он хворает, если долго не шаманит. Предан этот якутский аюн своему призванию страстно и много раз из-за него страдал; у него жгли одежду и бубен, стригли волосы и заставляли бить в церкви поклоны и поститься. «Это нам даром не проходит; наши господа (духи) сердятся всякий раз на нас, и плохо нам впоследствии достается, но мы не можем оставить этого, не можем не шаманить!» – жаловался он русскому исследователю. Старый слепой якут, бывший прежде шаманом, утверждал, что, когда убедился в греховности камлания и оставил свое звание, духи разгневались и ослепили его. В Баягантайском улусе живет молодой уважаемый аюн; когда он камлает, то, по словам якутов, «глаза у него выскакивают на лоб». Он человек зажиточный, не дорожит шаманскими доходами и давал зарок не камлать, но всякий раз, как встречал «трудный случай», нарушал свой обет[400].
Третьяков прекрасно характеризует физическое и душевное состояние кудесника-прорицателя у тунгусов Туруханского края. «Он имел, при восприимчивости и впечатлительности своей натуры, пылкое воображение, веру в духов и в таинственное с ними общение; миросозерцание его было исключительное. Отдаваясь представлениям своего воображения, он становился тревожен, пуглив, в особенности ночью, когда голова его наполнялась разными сновидениями. С приближением дня, назначенного для шаманства, заклинатель терял сон, впадал в забытье и по несколько часов смотрел неподвижно на один предмет. Бледный, истомленный, с острым, проницательным взглядом, человек этот производил странное впечатление. В настоящее время истинных шаманов мало»[401]. Телеутские камы глубоко убеждены, что силу свою получили свыше. Бес, по словам Гмелина, мучит их ночью так сильно, что они вскакивают во сне и кричат[402]. Алтайский кам Тумчугата рассказывал, что дьявол является ему во время камлания в виде темного облака, похожего на шар. Когда это облако осенит, в то время он ничего не помнит, весь задрожит от страха и говорит, уже сам не помнит что. На совет креститься он отвечал миссионеру: «Если окрещусь, дьявол задавит меня»[403]. Бурятские шаманы настолько верят в возможность излечения посредством своих обрядов и действий, что в случае собственной болезни призывают на помощь своих сотоварищей и заставляют над собою камлать, брызгать различным богам тарасун и т. д.[404]
Приведенных примеров вполне достаточно для подтверждения того положения, что одним обманом нельзя объяснить возникновение столь сложного явления, как шаманство. Только одна глубокая вера в свое призвание способна была породить убеждение в чудесную силу шаманов и придать им то громадное влияние, которым они пользовались и продолжают еще пользоваться среди инородцев Сибири.
В Европейской России инородцы не могли сохранить в такой полноте и чистоте свои языческие верования, и только по более или менее значительным еще уцелевшим обломкам старых религиозных воззрений приходится делать заключение о характере и значении уже почти вымерших божеств, культов и утративших свое прежнее влияние официальных исполнителей языческих обрядов. Представление деятельности шаманов и шаманства у этих племен, по особенным свойствам материалов, которыми располагает этнографическая наука, никогда не может достигнуть во всех своих частях желательной полноты, и потому в этом отделе должно группировать данные не по категориям, а по народностям.
Две народности, живущие на Крайнем Севере Европы и отодвинутые далеко в полярные страны, самоеды и лопари, занимают среди европейских шаманистов самое видное место. Самоедские шаманы, именуемые тадибеями, служат посредниками между духами тадебциями, которым Бог препоручил земные дела и людей[405]. Один из спутников помощника Ченслера, Стивена Борроу, совершившего самостоятельное путешествие в 1556 г. к устьям Оби[406], по имени Ричард Джонсон, поместил столь подробное и картинное описание камлания самоедского тадибея, виденное им на устье Печоры, что мы считаем необходимым привести
