Ухожу от Руслана с тяжёлым сердцем. Когда вопрос касается детей, я становлюсь непозволительно сентиментальным. Вспоминаются слова Алёны о том, что у мыши после родов были осложнения, из-за которых у неё, возможно, не будет детей. Может, этот мальчик – её единственный шанс реализовать свой материнский инстинкт? Руслан прав – она выбрала самого несчастного, чтобы окружить его любовью и заботой, которых не даст ему никто другой…
Очень жаль этого ребёнка, жаль мышь. Я так хочу им помочь. И дело не только в чувстве вины за то, что моя семья сделала с её жизнью
Глава 21Принимаю решение и даю себе ровно неделю, чтобы передумать и всё отменить. Но уже через три дня звоню Руслану и прошу помочь мне с оформлением документов и другими юридическими формальностями. Оставшиеся дни просто выжидаю. Нет, я вовсе не уверен, что поступаю правильно. Допускаю, что пожалею о том, что пошёл на это под влиянием эмоций. Но лучше сделать и потом жалеть о сделанном, чем не сделать и корить себя за упущенную возможность и малодушие.
С Борисом, Мышкиным шефом, я созваниваюсь с утра и прошу отпустить её после обеда. Она ничего не знает о моих планах. Может, это и неправильно, но я сам не уверен, что не сбегу в последний момент… Я – не робот, а живой человек. Как и любой другой, кто гипотетически мог бы оказаться на моём месте, волнуюсь и колеблюсь. Руслан, единственный, кто пока в курсе моей авантюры, дал моему поведению короткую оценку:
- Ник, ты сошёл с ума.
И да, наверное, он прав. Но... Я устал вариться в этом бесконечном чувстве чужой вины, которая уничтожает почему-то меня, выворачивая наизнанку и искажая восприятие реальности. Я несколько месяцев не видел маму – не могу её простить за неоправданную жестокость и подлость, пусть и по отношению к человеку, из-за которого вся моя жизнь пошла кувырком, но который странным образом мне очень дорог. Если бы я тогда знал об этой афере, то наверняка сделал бы всё, от меня зависящее, чтобы её остановить. Видимо, судьба решила меня потроллить...
Звоню Мышке, когда паркуюсь возле её офиса.
- Маша, привет. Оденься и спустись. Я жду тебя на парковке.
Она меня узнаёт, но теряется и не понимает, чего я от неё хочу.
- Я всё объясню тебе при встрече. Нам нужно поговорить. Я отпросил тебя с работы сегодня до конца дня.
- Николай, что случилось? – голос встревоженный.
«Николай» в её исполнении царапает мой слух. Когда мы встречались, она называла меня странным именем Коля. Такой вариант сокращения в моей семье никогда не использовали. Куда привычнее слышать обычное полное имя Николай, или сокращённое Ник.
- Ну не по телефону же обсуждать. Я уже внизу, спускайся.
- Хорошо…
Она растеряна и ничего не понимает. Нервничаю всё сильнее. Как она отреагирует? А если пошлёт и не захочет иметь со мной никаких дел? Я и сам едва держусь, чтобы не сбежать.
Наконец Мышка появляется. Крутит головой, замечает меня не сразу. Подходит нерешительно.
- Привет. Что случилось?
- Ничего. Нам нужно серьёзно поговорить.
- О чём?
Волнуется. Вероятно, я для неё по-прежнему – источник всех бед. Смогу ли я это когда-нибудь исправить?
- Садись в машину.
На улице не холодно, но меня внутри колотит. Я привык принимать все решения сам, а потом сам же и нести за них ответственность. Но сейчас мы должны сделать это вдвоём. И если Мышка мне не подыграет, то у меня ничего не получится.
Она послушно забирается на переднее сидение. Не спорит – уже хорошо. Значит, настроена на диалог.
- Маша, после нашего прошлого разговора я нанял адвоката. Он попытался выяснить, что можно сделать, чтобы ты смогла усыновить или взять под опеку того мальчика, – чёрт, я всё время забываю, как его зовут!
Мышкины глаза расширяются.
- И? – голос полон надежды.
- У тебя кто-то есть?
- В смысле?
- Ты встречаешься с мужчиной?
Это – первый ключевой вопрос.
- Н-нет, – почему-то она очень смущается.
Я выдыхаю. Одной проблемой меньше.
- Нам нужно расписаться.
- Что? В смысле?
Её глаза расширяются её больше. Удивлена? Я и сам удивился, когда мне это пришло в голову.
- В самом прямом смысле. Зарегистрируем брак и подадим на усыновление как семья. Переедешь в мою квартиру, придёт комиссия, посмотрит, что мы живём вместе. Сделаем нормальный акт о жилищных условиях и доходах. Я узнавал – одиноким отказывают, а семье получить опеку гораздо легче. Денег, в конце концов, дадим. Попробую добиться досрочного погашения судимости – и тогда у опеки вообще не должно быть никаких осований для отказа.
Мышка молчит, только неотрывно смотрит на меня.
- Ты… серьёзно? – она явно сбита с толку.
- Вполне.
Снова молчит. Переваривает информацию.
- Плохо себе это представляю. Мы – вместе? Ты и я? После всего? А тебе это зачем?
- Честно?
- Ну да.
- Трудно объяснить… Послушай, я не знал ничего о суде и том, что тебе дали такой большой срок из-за моей мамы. Я клянусь, что не был в курсе, думал тогда только о лечении, мне было не до тебя. И потом я не заморачивался. И да, я все эти годы ненавидел тебя. Вернее, не тебя, а девушку, которая сломала мне жизнь. А теперь… Оказалось, что и тебе досталось, и совсем не по справедливости… Из-за меня. Я же обычный человек, не монстр какой-то, я не знаю, как со всем этим жить. В общем, ничего не исправить ни в моей жизни, ни в твоей. Но я хочу помочь тебе. Мне это важно.
Слежу за не ней неотрывно. Молчит. Наш разговор больше похож на исповедь, и мне тяжело. Потому что я не виноват, но меня всё равно давит проклятое чувство вины. Потому что моя обида тоже никуда не делась. И предлагать брак, пусть даже и фиктивный, женщине, угробившей всё, к чему я много лет стремился, – рискованно. Нам будет нелегко сосуществовать вместе.
- Я не понимаю…
