alt="" src="images/pic_32.jpg"/>
Новый дом в Норильске, доставленный зимой 1925/26 г.
Старинная часовня при устье р. Рыбной
Как только скважина стала углубляться, мы стали замечать, что вода в ней мерзнет. Утром приходилось лед сначала разбуривать зубчатой коронкой, а уже потом переходить на работу алмазной. Мерзнет вода и при вынужденных остановках, прихватывая штанги так, что их надо или сразу поднимать, или все время качать воду, иначе весь снаряд может замерзнуть целиком, и тогда его из скважины не вытащить никакими силами. Это большая опасность, и нам с ней надо как-то справляться. Термометр, положенный на грунт у устья скважины в шурфе, показал -6о. Мы пробурили З м, и на всю эту глубину вода мерзла, значит и там породы имеют отрицательную температуру. Мерзлота! О ней в науке тогда знали еще очень мало. Только А. Миддендорф писал, что во время своего путешествия на север и восток Сибири он в Якутии видел колодец глубиной 384 фута (116 м), сухой, насквозь промерзший. Его копал купец Шергин, пытаясь добыть воду, и, не достигнув, бросил. По замерам Миддендорфа, на верху колодца температура пород была -9о по Р(-11,25°), а внизу у дна -2,5° по Р (-3,11°). Стало быть, там мерзлота имеет мощность более 100 м. Следует ждать этого и у нас, в Норильске. Одним из способов борьбы с этим злом при бурении является промывка скважины незамерзающим раствором. Сейчас таких растворов в технике много, но тогда единственное, чем мы могли располагать, это соляный раствор. В тех справочниках, которые у меня были, нашлось, что 10%-ный раствор хлористого натра, т. е. обыкновенной соли, начинает замерзать при температуре -6°. Стало быть, 10%-ного соляного раствора нам совершенно достаточно. Хотя соль у нас есть только для пищевых целей, но в Дудинке у рыболовецких артелей и на факториях ее для засолки рыбы имеется достаточно.
При первой же оказии в Дудинку послал просьбу прислать бочонок соли, и, как только он прибыл, развели в промывочном баке рассол по объему один к десяти и смело начали бурить, не боясь, что скважина замерзнет. Надо только следить, чтобы при добавке снежной воды при потере рассола в бочку добавлялась и соль. В этом методе есть существенный недостаток: сильно ржавеют все железные части станка, насоса, особенно штанги, трубы и их резьбовые соединения. Все приходится усиленно смазывать каждый день. Страдают и руки - кожа на них трескается и сохнет. Не спасают ни рукавицы, ни усиленная смазка вазелином. Однако все это терпимо. Главное, чтобы бурение пошло дальше без задержек и аварий, что будет зависеть от нашего мастерства. Одним из недостатков, замедляющих проходку, является неровная чеканка коронок. Алмазы в них ровно работают далеко не все. Некоторые, может быть, совсем не работают. Конечно, скорость проходки при этом снижается. В общем, за день, если нет неполадок, удается пройти около метра. Конечно, это немного, но мы считаем, что при нашей установке и это хорошо. Ведь это первый опыт бурения у нас в Союзе так далеко на Севере, почти под 70о северной широты, в условиях вечной мерзлоты.
Если бурение скважины требует постоянного присмотра и мне приходится много времени проводить на вышке, то проходка штольни под наблюдением Клемантовича идет без затруднений. Утром он задает шпуры, намечая их места и наклон, в конце дня производит отпалку, и после вентиляции рабочие разбирают и откатывают наружу породу, зачищают, если нужно, углы и поверхность забоя. Потом я его осматриваю, делаю зарисовку и беру образцы. Прошли уже более 10 м и вышли из зоны окисления, идет сплошная массивная руда. В изломах отчетливо видны крупные кристаллы бронзово-желтого магнитного колчедана (пирротина) и более мелкие латунно-желтого медного колчедана (халькопирита). После каждой отпалки горняки тщательно осматривают отличающиеся медным блеском обломки руды и забой в надежде найти самородок. Я и Ф. А. Клемантович делаем вид, что этого не замечаем.
В декабре с заходом солнца за горизонт установилась ясная, тихая погода, с довольно большими морозами ниже -30о, но нас это не тяготит. Привыкли и часто выходим на улицу без полушубков, в одних рубашках. Корешков, который у нас по совместительству ведет метеонаблюдения, заходя в дом после очередных записей температур, иногда говорит: «Сегодня тепло, всего -25°». Вышку нанесло снегом до верха, но внутри стоит большая печка, так что свободно можно обходиться без полушубков. По сравнению с улицей не холодно и в штольне.
После того как буровые работы наладились и грузы из д удинки в основном завезены, наша жизнь на зимовке пошла без особых затруднений. Питались мы все и в доме, и в общежитии одинаково. Наличие обменного фонда позволяло нам иметь достаточное количество оленьего мяса и рыбы. В общежитии готовил пекарь Коротких, а у нас в доме - его жена Шура. Хлеб на всех выпекал Коротких. Он оказался хорошим специалистом: заново переложил печь в общежитии, расширил ее, устроил особые дымоходы, подсыпал на под песку и гальки, так что печение хлеба на всю зимовку для него не составляло труда. Воскресенье считалось выходным. Обед в этот день был более разнообразным, и к нему подавался пирог, большей частью с рыбой, которой нас снабжала рыболовная артель на Часовне. Кроме общего питания, желающие могли брать дополнительно продукты, конечно в пределах возможного. Корешков завел для каждого расчетную книжку, куда ежемесячно заносился, с одной стороны, заработок, с другой - забранные продукты и товары. Книжки выдавались на руки и, кроме Корешкова, подписывались Богачем как представителем профсоюза.
Забот по хозяйству стало меньше, и Андрей Иванович не захотел дальше оставаться на зимовку. Лет ему уже порядочно, за пятьдесят. Елена Семеновна, его жена, в Москве, а он тут один. Я его не стал задерживать, и в начале декабря он уехал. Дальнейшие хозяйственные заботы свободно мог взять на себя Корешков. Теперь на зимовке осталась только молодежь. Самым старшим был Клемантович, остальным нет и 30 лет. По вечерам в доме мы собирались в комнате Клемантовича, где стоял большой стол, висела яркая керосиновая лампа «Молния», и потому она считалась столовой. Там мы ужинали, пили чай, разговаривали о многом и разном. В Красноярске Е. И. Урванцева по случаю купила вместительный самовар, чайный сервиз, обеденную посуду, и эта сервировка создавала приятное чувство домашности. В. А. Корешков из пня, его корней и оленьей шкуры сделал себе нечто вроде кресла, мы же сидели кто на табуретках, а кто просто на
