наконец, перестало качать кровь. Моя девочка больше не моя. Я потерял право называть её своей.
Мне не хватило сил крикнуть в ответ, что я люблю. И всегда буду любить. Сколько бы времени ни прошло. Ещё не одну проклятую бесконечность я буду подыхать от всепоглощающей любви к ней.
«Ты никогда не изменишься. А я изменилась, и ты этого не видишь или не хочешь видеть. Я не вернусь к тебе. Хотя бы потому, что ты даже не понимаешь, почему это происходит». Верно, малыш, мне до сих пор трудно понять, почему это произошло. Почему сейчас я стою над пропастью, и от последнего шага с обрыва вниз, в бездну меня сейчас удерживает именно это непонимание.
"Пожалуйста, пойми — нет, это нет. Не надо. Я возненавижу себя. Возненавижу, понимаешь? Отпусти…прошу тебя".
И я отступил. Несмотря на то, что до боли хотелось прижать к себе сильнее, впиваясь в манящие губы, лаская руками такое горячее, податливое, до боли желанное тело. Но я просто не смог поступить иначе. Я знал — она бы уступила снова, если бы я захотел. Как всегда. Только мне мало тела! С ней этого ничтожно мало! Я не желал, чтобы она ненавидела себя так же сильно, как меня. Ей есть ради кого жить, любить эту жизнь. И это не только дети, вашу мать!
«Я не могу спокойно дышать, не зная, жив ли Денис…»Тогда я стиснул зубы, отворачиваясь к окну, лишь бы не видеть этих умоляющих глаз, чувствуя, как вырываются наружу клыки от желания схватить её за плечи и тряхнуть, со всей силы. Выкрикнуть в лицо, что она не должна спрашивать меня об этом недоноске. Что у нас есть проблемы важнее. Те, что касаются нас. Нашей семьи. Но Дарина уже не считала нас семьёй. Мы перестали быть одним целым для неё. Точнее, Я перестал быть частью этого целого.
И сердце, которое раньше стучало для нас двоих, замерло в ожидании ответа, когда я спросил, видит ли она себя с тем охранником, наивно ожидая, что она будет отрицать.
Но ответ был положительным, мать её! Уже нашла мне замену. Того, с кем представляла себя рядом. С ним, а не со мной.
«ДА!» Одно слово. Как единственный выстрел. Прямо в сердце. Оказывается, для того, чтобы убить кого-то, не нужно брать в руки оружия. Оказывается, для этого достаточно двух грёбаных букв. И жертва будет мучиться в агонии боли.
Тело оцепенело моментально. А лёд отчуждения, который долгое время сковывал его изнутри, потушил те самые жалкие угольки надежды, заморозил горло и язык, лишив возможности достойно ответить.
Я сидел в машине перед собственным домом очень долгое время. Не знаю точно, сколько. Не следил. Но, вероятно, всё же не меньше нескольких часов. Когда я решил спуститься в подвал, на улице окончательно стемнело. Заходил в дом абсолютно опустошённый. Уже без каких-либо мыслей. Да, и как может думать тот, кого убили пять-шесть часов назад?! И я тоже шёл убивать. Нет, это не месть моей убийце. Просто лучше сдохнуть самому и забрать с собой этого подонка, чем позволить ЕЙ принадлежать другому.
Парень выглядел неважно. Настолько неважно, насколько можно выглядеть после ежедневных истязаний и голодовки. Я склонил голову, наблюдая за ним. Денис попробовал открыть глаза и сразу закрыл их. Такой слабый, почти немощный. Только бессердечный ублюдок стал бы издеваться над столь слабым соперником. Но ведь я — Зверь. От меня ждут именно этого. Общепризнанный поддонок и подлец. А моё сердце…Оно не так давно перестало биться. Насовсем.
Подошёл к нему вплотную и приподнял остриём кинжала его подбородок:
— Здравствуй, Дениска? Скучал по Зверю, малыш?
Он заорал от неожиданности настолько громко, насколько ему позволяли ослабевшие связки. Скорее догадался по движению разбитых и потрескавшихся губ, чем услышал.
— Пришёл убить меня — убивай…
Долбаный ублюдок. Подыхает, а всё туда же — играет в гордость. Меньше всего я хотел убить его так быстро. Подонок недостаточно намучился, на мой взгляд. Улыбнулся, глядя в узкие щёлки глаз, полыхающие ненавистью:
— А ты уверен, что хочешь снова разозлить меня, Дениска?
Я прочертил ножом линию от правой скулы до левого виска. Его вопли странным образом успокаивали. О да, парень, я знаю, не понаслышке, что такое быть на волосок от смерти. В воздухе запахло его кровью. Аромат смешивался с запахом пота, нечистот и сырости подвала. Но сейчас он был для меня всё равно одним из лучших. Сейчас я мог бы просто кромсать всё его тело на тонкие полоски, наслаждаясь видом алой крови, упиваясь слабостью врага. Того, о ком ОНА смогла просить… О ком она думала.
Дал возможность ему ответить, чтобы услышать разочаровывающее:
— Да.
Склонил голову на бок, наблюдая, как кровь стекает по его лицу, и капает на грязный пол.
— Подумай хорошенько, Дениска…Я ведь могу не просто тебя убить. Я могу тебя мучить…Снова и снова. Например, — подошёл в столу и взял биту, — изувечить тебя…Хотя… — я положил биту обратно, — это уже было, и мне самому уже не так интересно. Дениска, малыш, а что, если отдать тебя на потеху кому-нибудь из моих парней?
Наконец-то в обречённых глазах свыкшегося со скорой смертью подонка промелькнул страх. Самый настоящий. Как и любой мужчина, он не мог не испугаться такой перспективы.
— Они долгое время не видели женщин. Но не побрезгуют и твоей задницей. А потом я тебя отпущу. Мне сделать это, Денис? Заставить тебя корчиться не только от боли, но и унижения?
Он отрицательно покачал головой и прошептал:
— Пожалуйста… Максим Савельевич… Прошу…Нет…
Усмехнулся, услышав его тихий голос. Я знал, каким будет его выбор. Но, как не странно, это не приносило удовольствия. Смотрел в его испуганные глаза на окровавленном лице, а сам видел другой умоляющий взгляд. Слышал его мольбы о смерти, а в висках бьётся её короткое «Да»…
Отбросил нож в сторону, и, размахнувшись, ударил кулаком о стену возле его головы, заставив эту тварь вначале зажмуриться от страха, а потом широко распахнуть глаза, в удивлении наблюдая за мной.
Ударил не раз, и не два. Крича от боли в обледенелой груди и бессилия. До тех пор, пока не изодрал костяшки пальцев, пока не послышался хруст сломанных костей, пока не потекла на пол густая кровь, смешиваясь с кровью бывшего охранника.
А затем я просто ушёл. Оставив его живым. Приказав освободить его и накормить. Но позже. Пусть
