один.
Сосиска снова отпил, поставил бутылку на пол рядом с генератором, сунул длинные руки в механизм и скрутил вместе два провода. Генератор подавился, сперва закашлялся, потом снова запыхтел.
– Мне надо как-то возместить церковные деньги Рождественского клуба, Сосиска.
– Это меньшая из твоих бед.
– Ой, не начинай опять. Мы тут о нешуточных деньгах говорим. Хетти мне никогда не рассказывала, сколько хранится в той рождественской коробчонке. Или где она ее спрятала. Или кто в нее вкладывался. А теперь пастор Го заявляет на голубом глазу, что там три тысячи долларов. Куча народу клянется, что давали деньги.
– Это не считая четырнадцати сотенных, которые подкинул я, – сказал Сосиска.
– Ну очень смешно.
– Ничего удивительного, что ты видишь привидение Хетти, Пиджачок. Я бы тоже струхнул, если бы с меня требовали такую сумму. Тебя обложили со всех сторон. Ты же запер за собой дверь, когда входил? Против меня Димс ничего не имеет, но, не считая детского плача, в мире нет хуже звука, чем когда старик за работой умоляет пощадить его жизнь. Что мешает Димсу ввалиться сюда с пушкой?
– Брось переживать по ерунде, – сказал Пиджак. – Никто за мной не следит. И я разговариваю не с привидением Хетти. Это меня заедает маета, Сосиска. Я разговариваю с маетой. Маета – не привидение. А моджо. Это ведьма. Мозги морочит. Выглядит как человек, но на самом деле не человек. А просто ведьма. Старики на родине только об этом и рассказывали. Ведьма может принять любое обличье. Вот откуда я знаю, что это не моя дорогая Хетти со мной разговаривает. Она никогда так не говорила, не обзывалась идиотом. Это все ведьма.
Сосиска рассмеялся.
– Вот потому я так и не женился. Мой дядюшка Гас женился на такой девахе. Встретил деваху в Тускалузе, а потом расплевался с ее папашей. Одна его корова поела на поле у папаши кукурузу. Он требовал за кукурузу сорок центов. Дядюшка Гас – ни в какую. Жена на него орать, а он все артачился, а потом она померла и навела на него порчу. Такого моджо я в жизни не видывал. Грудина у него раздалась, как курья грудка. По бокам головы волосы разгладились. А на макушке торчал чуб. Чудной на вид стал ниггер. Так и ходил, как петух, до самой смерти.
– Что же он просто не расплатился с ее папашей? – спросил Пиджак.
– А уже поздно было, – сказал Сосиска. – Сорок центов моджо не остановят. Как начнется, тут уже только четыреста. На него, видишь, жена тоже навела маету, как Хетти – на тебя.
– С чего ты взял, что это была Хетти?
– Неважно кто. Надо это развеять. Дядюшка Гас свою порчу развеял, когда взял церковную улитку и мариновал в уксусе семь дней. Тоже можешь попробовать.
– Это у вас в Алабаме так моджо развеивают, – сказал Пиджак. – Прошлый век. В Южной Каролине кладешь вилку под подушку и расставляешь ведра воды на кухне. Этим любую ведьму шуганешь.
– Не-а, – сказал Сосиска. – Обмакни собачий зуб в кукурузную кашу и носи на шее.
– Не-а. Взойди на холм с руками за головой.
– Сунь ладонь в банку кленового сиропа.
– Брось за порог посевную кукурузу и шелуху от фасоли.
– Десять раз перешагни через шест задом наперед.
– Проглоти три камешка…
Так они разорялись несколько минут, меряясь способами прогнать ведьм, обсуждая моджо, пока вокруг кипела современная жизнь величайшей метрополии в мире. На земле ревели бруклинские автомобили. В ратуше в двадцати кварталах от них президент Бруклинского боро принимал Нила Армстронга – первого человека на Луне. Во Флашинге, что в Квинсе, «Нью-Йорк Метс», бывшие бейсбольные мальчики для битья, а теперь – звезды, разогревались перед игрой на стадионе «Ши» под взглядами телекамер и пятидесяти шести тысяч человек на трибунах. В манхэттенском Верхнем Вест-Сайде Белла Абзуг, эксцентричная еврейская конгрессвумен, обсуждала со спонсорами баллотирование в президенты. Тем временем два старика в подвале хлестали самогон и состязались в моджо:
– Никогда не отворачивайся, когда мимо скачет лошадь…
– Брось дохлую мышь на красный коврик.
– В четверг подари зазнобе зонтик.
– Подуй на зеркало и обойди с ним дерево десять раз…
Они дошли до способа, который велел ставить керосиновую лампу в каждое окно каждого второго дома на четвертый четверг каждого месяца, когда генератор, словно сам по себе, дико взревел, печально икнул, поперхнулся и издох.
В подвале наступили сумерки, свет затух и погас бы совсем, если бы не второй генератор, что бурчал дальше, питая единственную лампочку в дальнем углу подвала. Она сияла ярко, как и знак выхода над дверью, через которую вошел Пиджак, плотно закрыв ее за собой.
– Ну, молодец, – проворчал Сосиска в почти кромешной тьме. – Принес с собой ведьм, сглазил мне тут всю машинерию.
Он присел, пошарил в генераторе, что-то подкрутил. Генератор жалко закашлялся, заикнулся и снова заворчал. Загорелся свет.
Пиджак недоуменно уставился на генератор. Тот ревел громко как никогда, на необычной скорости, дребезжа так, что Сосиске пришлось перекрикивать во все горло.
– Кажись, закоротило, – переорал он рев. Пиджак кивнул.
– Но если он подсоединен к четырем квартирам наверху, – заорал он, – чего здесь-то свет погас?
– Что?
– Забудь, – крикнул он. – Мне пора на работу. Где моя судейская форма?
– Что?
Пиджак показал на ревущий генератор. Сосиска присел и подкрутил настройки, рев снизился на децибел. С корточек тот повторил:
– Что?
– Я снова берусь за бейсбол, – сказал Пиджак. – Мне нужна судейская форма, помнишь? Я знаю, что она где-то у тебя.
– На кой черт она тебе сдалась? У нас нет подающего. Наш звездный подающий остался без уха. И точит зуб на тебя.
Пиджак, снова раздраженный, отпил еще «Кинг-Конга».
– Просто дай ее сюда, и все.
– Она там же, где ты ее оставил, – сказал Сосиска, забирая бутылку и кивая на кладовку в дальнем углу. Пиджак осмотрел гору мусора, громоздящуюся между ним и кладовкой. Опустил глаза на свой клетчатый пиджак.
– Пока буду пробираться, весь изгваздаюсь.
Сосиска цыкнул зубом, отдал бутылку Пиджаку и исчез под какофонию барахла. Несколько лязгов, кряхтений, пинков и тычков спустя он вернулся с черным пластиковым мешком и бросил его на пол.
Тут генератор издал ужасный грохот, кашлянул, икнул, заискрил и снова сдох. А следом сдох и второй.
В этот раз подвал погрузился в полную тьму, не считая знака «Выход» над дверью. Дверью, которая – чего никто из них не заметил – теперь была приоткрытой.
– Твою-то маму, – сказал в тишине Сосиска. – Видать, этот закоротил тот. Подай-ка фонарик, Пиджачок.
– Не то чтобы я его обычно с собой ношу, Сосиска.
– Стой на месте. Я гляну генератор на той стороне.
Залязгало сильнее, пока
