они молчали. Иногда говорили без устали, но одно было бесспорно — они смирились с присутствием друг друга. Его радовало, что его одиночество скрасила юная девушка. Он смотрел, как она вместе с Диксоном бегает по снегу, прыгает в сугробы. Он выдал ей лыжи, и каждый день они начали ходить по нескольку часов в лесу. Она научилась топить баню, сидела там часами, распаривая тело и растирая свои шрамы. Она напросилась колоть дрова, сказав, что ей хочется быть в хорошей физической форме. Братислав не был против и как-то за ужином он предложил ей поохотиться вместе с ним. Она с радостью согласилась, но ей было противно оттого, что придется смотреть, как умирают несчастные животные.
Тихо перебирая ногами по хрустящему снегу, на них, не замечая, шел небольшой совсем молодой олень. Адриана с трепетом наблюдала за этим. Хотелось крикнуть: «Остановитесь, не делайте этого!» Она бы лучше забрала его домой, гладила его и кормила.
— Тише, чего ты так заерзала и задышала? Успокойся!
Он прицелился, уже было приготовился выстрелить, но она закричала.
— Нет!
Он выстрелил вхолостую, и олень помчался вглубь леса.
— Что ты наделала? Глупая!! Хочешь оставить нас голодными?
— Но…
— Никаких но! А если бы это был кабан или дикий лось, он не пожалел бы тебя, он бы побежал на тебя!
— Но они ведь беззащитные!
— Все мы беззащитные перед главным монстром, перед человеком. А их жалеть не стоит. Для нас с тобой это пропитание. Или ты всю зиму ветки жевать собралась? Будь уже мужественнее, ты все-таки в лесу. Запомни, либо ты охотник, либо жертва! Ты хочешь быть жертвой?
— Нет! — уверенно произнесла она.
— Отлично! Завтра ты сама подстрелишь нам кого-нибудь.
— Но я не умею стрелять.
— А это не проблема. Руки, глаза целы, значит, научим. Главное, чтобы ты не струсила.
— Нет, не будет такого.
— Уверена?
— Да!
— Тогда пойдем к дому, будем учить тебя стрелять.
У дома он показал ей ружье, показал, как с ним обращаться и позволил разок выстрелить. Посчитав, что на сегодня хватит, они вернулись в дом и, доев вчерашний суп из куропатки, уселись у камина.
— Мне кажется, легче убить человека.
— Нет, милая, тебе так кажется. Но если ты убьешь хоть раз, то тебя ничто не остановит сделать это еще раз. И с каждым разом будет все легче и легче. Так что, бедные зверюшки — это мелочь. Просто ты привыкла к плюшевым мишкам и не можешь себе представить, что и они агрессивны и опасны.
— А Вы убивали?
— Людей?
— Да!
— Конечно. Я ведь был на войне.
— Расскажите, как это было.
— Тебе правда хочется слушать такие истории?
— А Вы думаете, что я такое нежное создание, что мне будет тяжело слушать об этом? Если Вы так думаете, то ошибаетесь.
— Ну, хорошо. Мне было двадцать семь лет, когда началась война. Никто не спрашивал меня, чего я хочу. Мне выдали автомат и отправили на фронт. Я сам до сих пор удивляюсь, как, прослужив первые полгода, я не убил никого. Но однажды нас занесло в Румынию. Наш отряд шел через лес. Была осень, деревья опали, и холод был ужасный. И посреди всего этого, средь деревьев и лесов почему-то сидела женщина. Мы уже, было, прошли мимо нее, когда я заметил ее. От шума — она только родила ребенка прямо там, в лесу — он закричал так пронзительно, что весь лес звенел. Мы шли тихо, и командир приказал не отвлекаться на это. Но я не мог отвести от нее глаз, она сидела, прижав ребенка к груди, и жевала гнилой клубень картофеля. Что ждало их в том лесу, одному богу известно. Видимо, она и бежала-то туда, чтобы родить вдали от всех. Но криками она привлекла фашистов, они заметили ее. И я увидел, как один из них поднял пистолет над ее головой. Сердце в этот момент почти остановилось, я не знаю, что на меня нашло. Да и глупостью это было, я подверг опасности весь отряд. Я поднял ружье, сел в позу, прицелился и выстрелил. Я увидел, как фашист упал на колени перед женщиной, а она, увидев меня, посмотрела мне прямо в глаза. На тот момент я ничего не понял и не осознал, началась перестрелка. Мы перебили весь отряд. Женщина с ребенком чудом остались живы. Командир дал ей свою порцию хлеба и, собрав оружие, направил отряд по намеченному пути. Она так и осталась сидеть на месте возле фашистских трупов как умалишенная. Командир ничего мне не сказал, вообще ничего. Это был мой первый труп, но тогда он на меня не смотрел. На меня смотрела она. Казалось, что она молила меня выстрелить в нее и ненавидела, что я не дал сделать этого немцам. Позже было еще два немца, рука колебалась, но все же смирилась с участью. И я стал непоколебим. Убивал с жестокостью и без сожаления, я мстил за всех, кто остался без крова и кто терпел. Я мстил за свою семью и за руки матери. И за ту женщину, что осталась в лесу. В моем сердце жила месть и злоба. Уж, я подавно забыл о сожалении и не раздумывал, стоит стрелять или нет.
— Значит, тяжело смотреть в глаза?
— Тяжело! Еще тяжело оттого, что они начинают скулить и просить о пощаде. Это начинает отвлекать, поэтому я быстрее нажимал на курок.
— А как думаете, что было дальше с этой женщиной?
— Кто же ее знает. Если она осталась там также сидеть, то, навряд ли она выжила. Да и вообще чудом должно было быть выжить в то время.
— Спасибо!
— За что?
— За то, что рассказали мне об этом.
— Я могу много чего рассказать.
— Я знаю — Вы человек с историей. Мне с Вами интересно. Я переживала, что сойду тут с ума. Но нет, мне здесь в Вашей компании очень хорошо.
— Рад это слышать после того, как мы с тобою три месяца живем тут вдвоем.
— Я очень хочу научиться стрелять.
— А ты кричать больше не будешь?
— Я постараюсь! Обещаю быть жестче.
В своей комнате на чердаке, укрывшись одеялом и шкурами, при свете свечи она листала журнал, который ей дал Стеван, и делала записи.
***
— У вас красивые татуировки.
— Что? Простите, — отвлек Адриану от восхищения булочками, молодой парень.
— Вы не против, если я присяду?
— Нет. Позвольте, я дожую.
— Извините, конечно.
Она запила булку чаем и была готова к разговору.
— Извините, что беспокою Вас. Но мне так понравился
