А хочу ли я ладить с Иисусом? Без сомнения, я провела много времени, размышляя о нем, даже завидуя его исключительной связи с божеством. Но сейчас, если бы меня заставили выбрать одну историю о Христе, я выбрала бы историю о женщине, страдающей кровотечением, из Евангелия от Марка. Она еще известна по греческому названию haemorrhoissa, «кровоточивая». Кровотечение переводили по-разному: «выделения», «кровоизлияние» и – мое любимое – «источник». Женщина с источником крови. По иудейскому закону эта женщина долгие годы жила в постоянном состоянии «нечистоты». Она прикоснулась к краю одежды Иисуса. Ей не нужно было, чтобы он возложил руки ей на голову, не нужно было почувствовать тепло его прикосновения. Кровоточивая излечила себя собственной силой. Чтобы обрести целостность, ей не нужно было подружиться с Иисусом.
Во второй день, пока мы плыли от острова Стюарт к острову Поузи, Сэм рассказывал нам о трудностях, с которыми сталкиваются южные резидентные киты, находящиеся под угрозой исчезновения.
Шумовое загрязнение является источником стресса для косаток, а еще из-за него животным сложно охотиться и ориентироваться в пространстве.
Химические загрязнения, токсины, в том числе полихлорированные бифенилы (ПХБ), накапливаются в организме самок и выделяются в грудное молоко, сильно снижая процент выживания среди детенышей.
Дефицит пищи: уменьшается и размер, и численность популяции лосося. Причиной этому – чрезмерный вылов, дамбы, блокирующие естественные маршруты, по которым рыба идет на нерест, и болезни. Дикий лосось проникает в морские вольеры рыбных ферм и заражается в них паразитами, чаще всего плотоядными морскими вшами. Сэм приводит данные из недавнего отчета ученых: если сокращение численности лосося продолжится, в течение ста лет южные резидентные киты окажутся на грани вымирания.
«Как все до него, – пишет Уильм Мервин в стихотворении “Последний”, – последний упал в свою тень. / Упал в свою тень на воде. / Его унесли, но тень на воде все лежит».
Остров Поузи на входе в Рош Харбор – совсем крошечный. На нем помещаются лишь лагерь на пять палаток и сарайчик туалета. Побережье усеяно острыми черными камнями. Вдоль них, словно маленькие лысые толстячки, плавают морские котики. Холодно и пасмурно. Вики раздражена и расстроена оттого, что мы так и не увидели косаток. Я поставила палатку с другой стороны острова, отдельно от остальных. После ужина на закате ко мне приходит Сэм и садится на камни. Он огорчен. Для него самая сложная часть работы – оправдывать ожидания людей от встречи с китами. Одни спрашивают, когда выпустят китов, как будто море Селиш – это всего-навсего гигантский водный парк. Другие грустно заявляют, что видели только горбатого кита. Некоторые хотят вернуть деньги, если не увидят китов за время тура. Больше всего Сэма расстраивает, когда группа встречает косаток, но участники все равно остаются разочарованными. «Люди, – говорит он, – утратили способность понимать, что значит дикая природа».
Зная, что я прочитала с десяток книг о китообразных, Сэм спрашивает, считаю ли я, что киты живут духовной жизнью. Я рассказываю ему о солнечном ритуале из книги Александра Мортона «Слушая китов: чему нас научили косатки» (Listening to Whales: What the Orcas Have Taught Us). В 1970-е Мортон работал с косатками «Водного мира Орландо» Корки и Орки. Каждое утро перед восходом солнца киты орошали водой стену бассейна у границы воды. Мортон пишет: «Они лизали это место толстыми розовыми языками и высовывали мордочки рядом с ним». Когда поднялось солнце, первый луч света заскользил вниз по стенке бассейна и коснулся воды ровно в той точке, которую отметили киты. «С течением времени эта точка перемещалась вслед за вращением Земли, но косатки всегда точно знали, в какой именно точке солнце впервые встретится с водой». Сэм рассказал историю, которую слышал от другого гида, как косатка несла на носу своего погибшего детеныша. Потом она попыталась спрятать тело своего ребенка в расщелину в прибрежных скалах, как люди, несущие гроб, опускают его внутрь склепа.
Этой ночью компания у костра разделилась на две группы. Вейн, Вики и чета врачей снова говорили об Иисусе, его страшных муках и о том, как нам повезло, что этот человек так сильно страдал за нас. У меня это в голове не укладывается. Во-первых, зачем кому-то вообще нужно, чтобы за него страдали? Во-вторых, каждый день на всем протяжении истории есть люди, которые страдают так же, если не больше Христа. Сэм и пара ученых образовали другую группу. Их разговор строится вокруг нового тестирования ДНК, которое позволяет выделить новые виды. Например, с его помощью удалось обнаружить два отдельных вида черных дроздов. Ни одна из этих тем не привлекает меня. Я спускаюсь по тропинке к противоположной стороне острова, где стоит моя палатка. Ложусь в спальный мешок, подкладываю рюкзак под голову и смотрю наружу на воду в переливах серебра. Звездам нет числа, будто на фиолетовую бумагу опрокинули соль. Руки болят от долгих часов гребли, и мне кажется, как после долгой поездки на машине, что я все еще плыву по бушующим волнам, одновременно вопреки и вместе с движением моря.
Утром мы сворачиваем лагерь. Вики спрашивает Сэма, когда мы встретим китов. Сэм робко говорит, как слышал по рации, что стаю J видели в проливе Аро. Пока я гребу обратно к заливу Смолпокс, на всем протяжении пути – вокруг острова Генри, мимо Москитного перевала и обратно в пролив Аро – ветер дует в лицо, развевая волосы. Я перестаю слышать то, что говорят другие. Течение осталось позади, но по тому, как ведет себя море, это незаметно. Волны высокие, и каждый раз, когда нос нашего каяка срывается с гребня, меня резко обдает снопом соленых брызг.
Мы обедаем на утесе над заливом Смолпокс после того, как разгрузили каяки и сложили снаряжение внутрь минивэна. Вики сидит отдельно от всех на металлической скамейке, ее лицо повернуто в профиль и смотрит на море, руки скрещены на груди, лоб собран складками. Когда отец садится рядом, она сбрасывает его руку со своего плеча и убегает по тропинке обратно к автобусу. Остальные переглядываются. Доктора из Колорадо всегда ходят в походы в это время года и воодушевлены путешествием, с китами или без, а ученые понимают, что животные не покажутся просто потому, что так захотел человек.
Вейн и Вики сидят в конце салона автобуса и плачут. Отец закрывает лицо рукой, плечи дочери трясутся от рыданий. Причина страданий – отчаяние, покинутость, будто их Спаситель оставил их. Я сижу прямо перед ними, тоже в последних рядах. Мне хотелось бы дистанцироваться от Вики, но я сама – паломник, следующий за китами, страждущий и ранимый. Я пролетела через всю страну, ехала на автобусе, потом на пароме, наконец забралась в каяк, только чтобы быть ближе к китам. Я мечтала об аудиенции у ее величества J2, и она не отказала мне во встрече. Если бы я не увидела Бабулю, я бы сама сейчас рыдала.
Всю поездку Вейн напирал на меня со своей теологией. Теперь я предлагаю ему немного своей собственной. «Киты подобны Богу, – говорю я. – Не видеть их так же важно, как и видеть». Оба смотрят на меня – не в лицо, а, как маленькие дети, куда-то поверх головы. «Огромная трудность, – пишет Алан Уотс, – заключается в том, чтобы перейти от символа и идеи Бога к самому Богу. Дело в том, что Бог есть жизнь в абсолютном своем проявлении, и мы приходим в ужас от него, потому что не можем ни объять, ни обладать ею, и не знаем, что она может сделать с нами».
