– Не внемлют истине, покуда не поверят.
Элвин был по горло сыт всякими присказками:
– Ты хоть раз можешь ответить напрямик?!
– Пословица есть истина в чистом виде, парень. И я не стану искажать ее смысл в угоду запутавшемуся уму.
– В том, что я запутался, виноват прежде всего ты. Вещаешь тут о всяких кирпичах, которые превращаются в пыль еще до того, как стена построена…
– Ты не поверил.
– Может, и поверил. Если я, к примеру, сяду плести из травы на этом лугу травяные корзиночки, то не успею добраться до края, как трава вся высохнет. А если попробую вырубить все деревья отсюда и до реки Нойс, построив из них амбары, бревна давно сгниют, прежде чем я срублю последнее. Не много домов понастроишь, если бревна – труха.
– Я как раз собирался сказать, что нельзя построить вечного, взяв за основу преходящее. Это закон. Но то, как ты его выразил, – присловие. «Не много домов понастроишь, если бревна – труха».
– Так я придумал пословицу?
– Да, и когда мы вернемся домой, я занесу ее к себе в книгу.
– В ту часть, что закрыта на замочек? – спросил Элвин.
Вопрос уже слетел с языка, когда он вспомнил, что книгу он видел, подглядывая в щелку в полу за Сказителем, скрипящим пером при тусклом свете свечи.
Сказитель бросил на него внимательный взгляд:
– Надеюсь, ты не пытался распечатать ее?
Элвин даже обиделся. Может, он и подсматривал, но лазать по чужим вещам…
– Сразу можно понять, если закрыто на замок, значит, нельзя лезть. А если ты считаешь, что я сую нос повсюду, ты мне не друг. Меня не интересуют твои тайны.
– Мои тайны? – расхохотался Сказитель. – Я закрыл ту часть, потому что записываю туда собственные мысли и сочинения. Просто затем, чтобы туда никто ничего не писал.
– А на других страницах писать можно?
– Можно.
– И что туда пишут? Можно я там что-нибудь напишу?
– Люди обычно записывают туда всего одно предложение, которое рассказывает о самом важном событии, случившемся в их жизни. Может, они видели что-нибудь очень важное. Этого обычно хватает, чтобы я вспомнил рассказанную мне когда-то историю. Поэтому, придя в другой город, в другой дом, я могу открыть книгу, прочесть написанную там фразу и рассказать историю.
У Элвина аж дух захватило. А может?.. Ведь Сказитель сам говорил, что жил вместе с Беном Франклином!
– А Бен Франклин написал что-нибудь в твоей книге?
– Самая первая фраза в ней написана его рукой.
– И он рассказал о самом важном событии, случившемся с ним?
– Именно так.
– И что ж там написано?
Сказитель отряхнул штаны:
– Пойдем-ка в дом, приятель, и я покажу тебе. А по пути расскажу одну историю, которая растолкует тебе смысл написанного.
Элвин подпрыгнул, как пружинка, вцепился страннику в тяжелый рукав и чуть ли не поволок его по тропинке обратно к дому.
– Так пойдем же быстрее!
Элвин понятия не имел, то ли Сказитель решил вообще не идти в церковь, то ли начисто забыл, где им нужно сейчас находиться, – как бы то ни было, подобный исход Элвина вполне устраивал. Воскресный денек, в который не нужно идти в церковь, вовсе не так уж плох и стоит того, чтобы жить. А если прибавить к этому истории Сказителя и целое предложение, занесенное в книгу рукой самого Творца Бена, то вообще получается идеально прожитый день.
– Не спеши ты так, парень. Не волнуйся, умирать я пока не собираюсь, да и ты вроде тоже, а для рассказа потребуется время.
– Франклин написал о собственном творении? – спросил Элвин. – О самом важном творении в его жизни?
– Где-то так.
– Я знал, я знал! Это очки с двумя линзами? Или плита?
– Люди все время твердили ему: «Бен, ты истинный Творец». Только он всегда отрицал это. Как не соглашался с теми, кто называл его волшебником. «Не умею я пользоваться всякими скрытыми силами, – говаривал он. – Я просто беру отдельные части и складываю их так, как никто до меня не складывал. Я не первый изобрел плиту. И очки существовали задолго до того, как я сделал свою первую пару. На самом деле я ничего в своей жизни не сотворил, как это пристало настоящему Творцу. Я принес вам очки с двумя стеклами, а Творец подарил бы новые глаза».
– Он действительно считал, будто ничего в своей жизни не сделал?
– Однажды я задал ему такой же вопрос. В тот самый день, когда начал писать свою книгу. Я спросил его: «Бен, какое твое самое важное творение в жизни?» Он начал было отнекиваться, мол, не было ничего такого, но тогда я сказал ему: «Бен, да ты сам не веришь в это, как не верю я». И он ответил: «Билл, ты видишь меня насквозь. Действительно, кое-что я сделал, и это самое важное мое творение, самое важное творение, что я когда-либо видел».
Сказитель замолк, шаркая вниз по склону и разбрасывая шепчущие под ногами сухие листья.
– Ну, не тяни, что же это?
– А ты не хочешь подождать? Придешь домой да сам прочтешь.
Элвин страшно разозлился, он сам не понимал, насколько рассердился.
– Терпеть не могу, когда знают и не говорят!
– Эй-эй, не надо так злиться, парень. Скажу я тебе, куда ж денусь. Вот что он написал: «За свою жизнь я создал только одно – американцев».
– Чушь какая. Американцы сами рождаются.
– Да нет, Элвин, ошибаешься. Рождаются дети. Как в Англии, так и в Америке. Появиться на свет не означает стать американцем.
Элвин секунду поразмыслил над этим.
– Чтобы быть американцем, нужно родиться в Америке.
– Ну, в чем-то ты прав. Но пятьдесят лет тому назад ребенка, родившегося в Филадельфии, не называли американцем. Он был пенсильванцем. А тот, кто рождался в Нью-Амстердаме, звался бриджем, тот, кто в Бостоне,
– янки. В Чарльстоне на свет появлялись якобинцы, роялисты и прочие им подобные.
– Дети как рождались, так и рождаются, – пожал плечами Элвин.
– Все правильно, но теперь они немного другие. Все эти прозвища, как посчитал старик Бен, разделяют нас на виргинцев, оранжцев, родосцев, на белых, черных и краснокожих, на квакеров, папистов, пуритан и просвитериан, на голландцев, шведов, французов и англичан. Старик Бен подметил, что виргинец никогда не доверится человеку из Неттикута, а белый – краснокожему. Потому что они различны. И он сказал себе: «Столько всевозможных названий нас разделяет, почему бы не найти хотя б одно, которое будет связывать?» Он долго перебирал всевозможные слова, которые использовались тогда. Колонисты, к примеру. Но, назвавшись колонистами, мы бы постоянно вспоминали о Европе, да и, кроме того, краснокожие никакие ведь не колонисты! Как и чернокожие, которые прибыли в эту страну рабами. Оценил проблему?
