Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Рон требует оценивать каждого по десятибалльной шкале, и чем больше он прикладывается к виски, тем выше растут баллы. Вот уже Морен из Ларкина досталось семь из десяти, в основном за то, что она за обедом втиснулась в очередь перед Роном, а это «очень о многом говорит».
— Первая десятка — у отца Макки, Иббси, так и запиши. Возглавляет список. Что-то он закопал в какой-нибудь из могил, с гарантией, зуб даю. Золото, труп, порнографию. Или все сразу, зная, с кем мы имеем дело. И боится, что откопают.
— Неправдоподобно, Рон, — спорит Ибрагим.
— Ну ты вспомни Шерлока Холмса, сынок. Если не знаешь, кто это сделал, то… как он там говорил?
— Действительно, мудрый совет, — соглашается Ибрагим. — А почему бы отцу Макки было самому это не раскопать, Рон? Время бы он нашел. И избавил бы себя от всех хлопот.
— Лопату потерял или не знаю что. Все равно попомни мои слова, — почти ласково тянет Рон. Поздний вечер, виски, нерешенная загадка — вот это жизнь! — Я тебе говорю — десятка!
— Это тебе не «Танцы с отравителем», Рон. — Ибрагиму очень не нравится Ронова система оценок, и все же он вписывает «10» напротив имени отца Макки. Надо сказать, система оценок «Танцев со звездами» ему тоже совершенно не нравится — он полагает, что мнению публики придается слишком большой вес за счет мнения судей. Однажды он послал на Би-би-си письмо об этом и получил дружелюбный, но бессодержательный ответ. Ибрагим находит в списке следующее имя.
— Бернард Коттл. А о нем что ты скажешь, Рон?
— По мне, он тоже из главных, — Рон жестикулирует стаканом так, что позванивает лед в виски. — Ты его видел в то утро?
— Он сильно разволновался, согласен.
— И ты знаешь, сколько он просиживает на той скамье, будто территорию метит, — добавляет Рон. — Раньше с женой там сидел, да? Теперь он там ищет покоя, так? Нельзя лишать человека покоя, тем более в наши годы. Большие перемены не для нас.
Ибрагим кивает.
— Большие перемены, да. Приходит время, когда прогресс уже не для нас.
Что так украшает Куперсчейз в глазах Ибрагима — это что в нем столько жизни. Столько забавных комитетов и смешной политики, споров, движения, сплетен. С каждым новичком что-то незаметно меняется, смещается равновесие. И с каждым прощанием тоже — каждое напоминает, что здесь нет ничего постоянного. Здесь общество, и такое, в каком, по мнению Ибрагима, следовало бы жить всему человечеству. Если хочешь побыть один, просто закрываешь входную дверь, а захочется быть с людьми — просто открой ее снова. Если и существовал лучший рецепт счастья, Ибрагим пока о таком не слышал. Но Бернард потерял жену и, судя по всему, еще не нашел выхода из своего горя. Вот он и сидит на файрхэвенском пирсе или на той скамье, и нечего спрашивать, в чем дело.
— А ты, Рон? — спрашивает Ибрагим. — Где ты находишь покой?
Рон поджимает губы, хмыкает.
— Задай ты мне такой вопрос пару лет назад, я бы расхохотался и вышел вон, верно?
— Верно, — соглашается Ибрагим. — Мне удалось тебя изменить.
— Думаю… — Рон оживился, глаза заблестели. — Думаю…
Ибрагим отмечает, как расслабляется лицо Рона, когда тот решает, что лучше выдать правду, чем ломать голову.
— Честно? Я в голове все пролистал — все, что положено сказать на такой вопрос. Только слушай. Пожалуй, что здесь, в этом кресле, с приятелем, когда пьешь его виски, а на улице темно и есть о чем поговорить.
Ибрагим, сцепив пальцы, слушает не перебивая.
— Ты просто подумай обо всех, кого здесь нет, Иббси. Обо всех бедолагах, которые не пробились. А мы вот здесь, паренек из Египта и паренек из Кента, мы пробились, и еще где-то в Шотландии кто-то сварил для нас виски. Самое то, а, сынок? То, что надо.
Ибрагим кивает. Сам он находит покой у стенки с папками, что у него за спиной, но ему не хочется портить минуту. Рон замолчал, и Ибрагим понимает, что он ушел в самую глубину себя. Затерялся в воспоминаниях. Ибрагим умеет молчать — пусть Рон уходит, куда ему нужно уйти. Подумает о том, о чем ему нужно подумать. Ибрагим за свои годы видел такое много-много раз — в людях, сидевших в этом самом кресле. За это он в первую очередь и любит свою работу. Видишь, как кто-то уходит в себя и обнаруживает там что-то, о чем никогда и не знал. Рон склоняет голову к плечу: он готов продолжать разговор. Ибрагим совсем чуть-чуть подается к нему. Где же он побывал?
— Ты как думаешь, Иббси, Бернард склеил Джойс? — спрашивает Рон.
Ибрагим совсем чуть-чуть отодвигается от него.
— Честно говоря, не думал об этом, Рон.
— Как же не думал! Наверняка думал. Психиатр! Спорим, так и есть, повезло ему. Пироги и все такое прочее. Ты бы тоже еще мог, знаешь?
— Нет, уже несколько лет как не могу.
— А, и у меня та же история. В каком-то смысле спасение. Я был рабом этого дела. В общем, я бы ему поставил девять, а ты как? Я про старика Бернарда. Он там был, ты сам видел, как ему не нравится, что кладбище сносят, и занимался он какими-то науками.
— Кажется, нефтехимией.
— Ну вот тебе и фентанил. Девятка.
Ибрагим склонен с ним согласиться. У Бернарда, судя по всему, душа не на месте. Он вписывает «9» рядом с именем Бернарда Коттла.
— Конечно, если у них закрутилось, Джойс этой девятки не одобрит, — замечает Рон.
— Джойс располагает той же информацией, что и мы. Она сама должна понимать, что у него девять.
— Она не дура, это да, — кивает Рон. — А та девица с холма? Фермерская дочка с компьютерами?
— Карен Плейфейр, — подсказывает Ибрагим.
— Она там была, э? — вспоминает Рон. — Ввязалась в самую кутерьму. И в химии небось кое-что понимает. К тому же хорошенькая, а это всегда не к добру.
— Разве?
— Всегда, — уверяет Рон. — Для меня уж точно.
— А мотивы? — сомневается Ибрагим.
Рон пожимает плечами.
— Любовь? Если забыть о кладбище, обычно в ней все дело.
— Скажем, семь? — предлагает Ибрагим. — Или, может, семь с апострофом и в сноске пояснение: «Требует дальнейшего расследования».
— Семь с апострофом, — соглашается Рон, очень своеобразно выговаривая слово «апостроф». — Ну и тогда остаемся только мы четверо, а? В списке только мы остались?
Ибрагим просматривает список и кивает.
— Подумаем? — спрашивает Рон.
— Ты допускаешь, что это кто-то из нас?
— Не я, это точно, — сообщает Рон. — По мне, пусть хоть всё застраивают-перестраивают, веселее будет.
— А на публичном обсуждении ты первый возражал, лоббировал протест и лез на баррикады. Лишь бы остановить застройку.
— А как же? — Рон смотрит на приятеля как на психа. — Со мной не побалуешь. И много ли случаев разворошить муравейник, когда тебе под восемьдесят? Может, другого шанса не выпадет. Ни за что бы не стал его убивать, что я, себе враг? Поставь мне четверку.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
