Книга День Праха - Жан-Кристоф Гранже

Включив мотор, Ньеман позвонил Деснос. Она стала для него чем-то вроде тонизирующего напитка. Эдакий бальзам, который нужно принимать время от времени, чтобы с новыми силами пуститься в погоню.

— Ты закончила с протоколом? — спросил он, почтив ее для начала любезным приветствием.

— Не держите меня за дурочку.

Стефани явно была раздражена.

— Так закончила или нет?

— Конечно, но вы ничего не выиграете, если будете держать меня на побегушках.

— Ты отослала его Шницлеру?

Стефани разъяренно задышала в трубку:

— Слушайте меня внимательно, Ньеман. Если вам нравится строить из себя мачо, это ваша проблема. Если вы считаете себя лучшим копом Франции и презираете всех остальных, кто носит полицейский мундир, это тоже ваша проблема. Но если вы решили заниматься расследованием самолично, то будете топтаться на месте и дело затянется надолго.

Ньеман почувствовал, что ему стоит прислушаться к этой отповеди. Если уж Стефани так разошлась, значит у нее появились какие-то козыри.

— К счастью, я не ограничилась вашими жалкими поручениями, — продолжала она, не дав ему времени на ответ. — И решила допросить одного типа — на мой взгляд, очень интересного.

— Кто это?

— Некий Ибрагим Моллек, помощник Патрика Циммермана. Молодой врач, тот самый, который обнаружил камень во рту Самуэля во время вскрытия.

Теперь Ньеман вспомнил эту подробность: ему-то казалось, что Циммерман тогда обошелся без помощника.

— Ты говорила с ним по телефону?

— Сейчас пришлю вам его координаты. Он работает интерном в Медико-хирургическом акушерском центре Шильтигайма[83].

— Так ты с ним побеседовала или нет?

— Да. И то, что он рассказал, очень интересно.

— Изложи покороче.

— Ни за что! Его собственный рассказ будет намного убедительнее. Вот и побеседуйте с ним как мужчина с мужчиной.

Стефании произнесла эту последнюю фразу с ядовитой иронией. Но было ясно, что она нащупала нечто серьезное. Ньеман отключился и набрал номер интерна. Как и прежде, он припарковался на пустынной стоянке рядом с красной церковью. И сейчас, несмотря на тепло в салоне, чувствовал, как его окутывает черная меланхолия. Он задыхался в океане одиночества.

Врач был на дежурстве, Ньеман поймал его в перерыве между двумя родами.

После Циммермана, педиатра по профессии, еще один, теперь уже акушер… Поистине, судебная медицина Эльзаса отличалась невиданной гибкостью.

— Но я уже все рассказал вашей коллеге.

— Значит, придется тебе повторить еще разок.

— А с чего это вы мне тыкаете?

Голос был молодой и звучный, но в нем слышались отзвуки хронического стресса. Или же это была застарелая ненависть к «ищейкам».

— В любом случае, — добавил он, — я ничего не стану говорить вам по телефону. Кто мне докажет, что вы полицейский?

Ньеман усмехнулся: вот он — подарочек от Деснос. Она наверняка знала, что Моллек пошлет его подальше, и заранее радовалась этому. Однако парень был далеко не первым строптивым конем, которого он объезжал.

— У полицейских есть два способа вести допрос, — терпеливо разъяснил он. — Быстрый и медленный. Либо мы побеседуем пять минут по телефону, либо я пришлю за тобой жандармов. И ты проведешь в жандармерии, как минимум, целую ночь. Так что выбирай…

Наступила тишина, прерываемая какими-то короткими и длинными отзвуками. Судя по всему, интерн открывал двери, спускался по лестницам, проходил по холлу внизу. Наконец в трубке послышался вой ветра, а за ним щелчок зажигалки, означавший, что парень нашел место для беседы. Раз уж предстоит разговор с майором, можно заодно и покурить.

— Что вы хотите знать?

— Я звоню по поводу камня во рту…

— Это был не камень.

— Как это?

— Когда я вытащил его из горла Самуэля, то сначала принял за кусок известняка или чего-то в этом роде. На самом деле он был просто запорошен пылью и стал похож на минерал.

— А в действительности?

— Мне кажется, уголь. Либо обычный, либо древесный. Во всяком случае, он был легкий, как древесный.

Мало того что подобный уголь никак не мог оказаться среди обломков — Циммерман даже не дал себе труда описать этот кусок. Вот уж, поистине, дальше ехать некуда!

— Так почему же Циммерман не упомянул об этом?

— Потому что ему на все плевать — он уходит на пенсию. И вдобавок он не судмедэксперт.

— Ты можешь что-нибудь добавить по этому вскрытию?

— Ничего. Если не считать этого куска угля, все тело превратилось в кашу из плоти и костей, раздавленное несколькими тоннами обломков.

— Спасибо, Ибрагим.

Ньеман проанализировал новую информацию: он прямо воочию видел у себя в руке этот кусок угля. Ритуал, к которому прибег убийца, приобретал теперь новое значение: он был спланирован заранее. В Святом Амвросии не было и намека на уголь, каменный или древесный, или на другое топливо. Убийца принес его с собой для этой мрачной мизансцены.

А может, подобный ритуал был делом рук Посланников, перед тем как погрести тело под обломками? Нет, вряд ли. Чем дольше Ньеман размышлял над этим, тем больше он склонялся к сценарию в трех частях:

1. Схватка между Полем Паридом и Самуэлем.

2. Убийство анабаптиста неким неизвестным.

3. Намеренное обрушение свода Посланниками.

Но вот кусок древесного угля… Он не знал, куда поместить этот новый элемент, но смутно подозревал связь между ним и угольно-черными ликами скрытых фресок, обнаруженных в часовне Святого Амвросия.

Так кто же сгорел здесь несколькими веками раньше?