Все, кто только мог, сделали вид, что листика на лысине не заметили. Профессор Куоки, кажется, был единственным, что и вправду не узрел этого сигнального знака осени у себя прямо на лбу, поэтому, почесав затылок и не обратив внимания на то, как грязные дождевые капли стекают с его выдающегося носа, довольно заулыбался.
— Итак, господа Коллеги, — он всегда особенно явственно выделял это слово, будто бы пытался подчеркнуть, что у него на самом деле коллег нет, он тут главный, и никто с ним конкуренции не выдержит, — господа коллеги, у меня к вам маленькое обращение…
Профессор Хелена демонстративно закатила глаза. Она сидела от Куоки по правую руку и отчаянно кривилась — очевидно, заведующий немного выпил, так что теперь от него несло перегаром, а женщине вдыхать сии испарения было не так уж и приятно. Но зато он её не видел, не наблюдал за мимикой, а значит, можно было сделать вид, что она слушает, а можно было и не морочить себе голову по этому поводу. Никто не наябедничает на первого проректора НУМа, даже её собственному заведующему, потому что, фактически, она выше.
Аспиранты, самые несчастные зале заседаний, сидели прямо напротив Куоки, поэтому деваться им было некуда. Но Элеанор, в отличие от своих коллег-парней, держалась очень стойко. Очевидно, этому она научилась от матери — преданность, пылавшая в её взгляде, не имела к Куоки совершенно никакого отношения, но зато он видел, как она внимательно слушала его речь, и от этого получал невероятное удовольствие. По крайней мере, подобные чувства отражались у него на лице.
Сагрон вздохнул. Он сидел сбоку — и тоже вынужден был делать вид, что внимательно смотрит на заведующего. Он сконцентрировал взгляд у мужчины на переносице, чуть пониже того самого рыжего осеннего листка, что приземлился ему на лоб, и попытался выглядеть максимально сосредоточенно и серьёзно.
Речь обещала затянуться надолго.
— Доцент Сагрон, как вы полагаете, я прав? — полюбопытствовал Куоки, поворачиваясь к нему.
— Совершенно правы, господин профессор, — отозвался Сагрон.
Капелька болотистого цвета теперь катилась по подбородку. Старые губы шевелились, морщинистое лицо, напоминающее чем-то орешек, теперь скривилось пуще прежнего. Куоки облизнулся, словно пытался представить себе что-нибудь вкусное, а после продолжил занудную, надоевшую уже всем присутствующим речь.
— Как там у тебя со студенткой Арко? — склонившись к нему, спросил сидевший рядом Ролан. — Я слышал, она теперь живёт в нашем общежитии. Ты только не обижай девочку, пожалуйста. Она хорошая и совершенно не виновна в том, что случилось. Старательная студентка, и если ты её погубишь…
Куоки заговорил чуть громче. Ролан недовольно посмотрел на него, но, кажется, даже и не подумал, что это он мешал заведующему, а не тот ему.
— Нет, я не собираюсь никого губить, — покачал головой Сагрон. — У нас было просто замечательное лето. Девочка подрабатывала в деканате, — он скосил взгляд на Ойтко, — и переделала за это лето столько дел, что им не справиться, наверное, ещё за много лет. Ты прав, она действительно невероятно талантливая в плане волшебства. И, к тому же, она мне нравится.
— Но проклятье…
— Нет. Проклятье всё ещё на месте.
Ролан как-то загадочно улыбнулся.
Сагрон промолчал. С Котэссой они, казалось, всё время танцевали вокруг одного и того же. Ему казалось после той прогулки в парке, что она практически оттаяла — но стоило только вернуться из деревни, как Тэссу будто бы подменили. Она схватилась за возможность работы, выбросила из головы родителей и работала, будто бы проклятая — только на труды, а не на верность.
И всё ещё опасалась посмотреть в глаза профессору Хелене, хотя мужчина был уверен в том, что на девушку она зла не держала. Жодор… Будто бы он в первый раз приставал к молоденьким девочкам. Разумеется, Тэсси испугалась, не могла дать ему отпор — или боялась, что заклинанием со зла впечатает в стену, думала, что может навредить. Просто была слишком осторожна. Всяко же бывает.
Но, так или иначе — теперь она не давала даже шанса остаться с нею наедине, пропадала на работе.
Сагрон уже сам не знал, было ли это исключительно влияние проклятия. Может быть, по крайней мере, убедить себя в этом казалось проще простого. Но, как ни крути, сколько б ни говорила ему та же Элеанор, что проклятье могло оказать какое угодно действие, мужчина чувствовал — не всё так легко и радужно, как она говорит, нельзя во всём обвинить несколько волшебных слов, к тому же, произнесённых не самой Котэссой. Дэрри знал цену магии, она была для него оружием таким же привычным, как для математика его стандартные цифры, а для целителя с соседнего факультета травы с лесов и полей. Волшебство не становилось хорошим другом, оно оставалось своенравным и обожало повелевать, и характер его отнюдь ничем не отличался от женщин-Ольи.
Но Котэсса, может быть, считала иначе. Она откровенно тонула в сомнениях, а завтра — первый учебный день, и вряд ли удастся выкроить хотя бы минутку, чтобы поймать её где-то в коридоре. Впрочем, Сагрон ещё даже не смотрел на собственное расписание.
— Так что, мои дорогие коллеги, — продолжил Куоки, — очень рад сообщить вам, что я уже отыскал проблему, по которой мои часы не хотят нормально работать. Приятно слышать, что вы внимали ей до самого конца! Теперь перейдём к другим нюансам нашей работы, разумеется, менее значительным, чем судьба великого творения рук человеческих и магии, данной нам Небесами, но всё же, возможно, с вашей точки зрения…
Сагрон очень сомневался, что хоть кто-то хоть что-то слышал о часах Куоки — все ненавидели их достаточно сильно, чтобы не обращать уже никакого внимания на подобные заявления.
Может быть, когда-то и господин Толин осознает, что его изобретение признано самым бесполезным на кафедре.
— Господин профессор, — наконец-то прервала его Хелена, — позвольте, но давайте вторую фазу приветственной речи мы оставим на потом. Вы не против? — мужчина ошалело моргнул, и она продолжила. — Замечательно. Итак, у нас есть несколько очень важных вопросов. Во-первых, это распределение бакалавров. Вы знаете, у нас две группы, всего вместе сорок семь человек, если, конечно, они все успеют до конца недели закрыть свои двойки. Деканат ставит условия — иначе пойдут на отчисление.
— Мне всегда казалось, — пробормотал себе под нос профессор Зохо, — что ставите условия здесь вы, как первый проректор НУМа.
Ольи могла, разумеется. Сделать вид, что она не услышала ни слова, произнесённого в её адрес, но всё-таки решила этого не делать. Напротив, она склонила голову набок, пристально посмотрела на несчастного Зохо, посмевшего влезть в разговор со своим язвительным комментарием, а после хмыкнула — прозвучало это так, словно она перенесла своего противника в разряд совершенно бесполезных личностей.
— Помнится мне, Годомир, — она на сей раз обошлась безо всяких званий, а голос стал насмешливым, но с яркими оттенками гонора, — что ты мне в глаза постоянно говоришь сплошные приятности. Но почему-то если доходит дело до комментариев, которые надо пробормотать себе под нос, я слышу бесконечные гадости. Дорогие коллеги, — она перевела взгляд на присутствующих на заседании кафедры преподавателей, — не кажется ли вам, что если профессор Годомир, напомню, без докторской диссертации, уже получил за какие-то заслуги своё научное звание, это не означает, что он имеет полное право пользоваться своим положением? Ведь относительно законности статуса я могла бы очень поспорить. Не станем же будить зверя и продолжим разговор. Верно, Зохо?
