— Я всегда рядом. Мы всё выдержим вместе, ты мне веришь? — спрашиваю, зная, что нет, не верит, но всё равно хочу услышать хотя бы ложь, но сладкую, которую даже не заслужил.
Рыжик кивает, зажмурив глаза.
— Верю, — сладким голоском отвечает и сама тянется ко мне, а я замираю, жду, что она сделает.
Целует. В губы. Так робко, словно боится, что оттолкну, но в то же время сама не верит, что это делает. Кладу одну ладонь на щёку, притягиваю к себе ближе, чтобы удобно было есть сладкую девочку. Смакую вкус, что всегда будет для меня самым лучшим и незабываемым.
Чувствую, как внутри зарождается чувство, желание вновь присвоить её себе — телом, душой, чтобы вновь была моей. Чтобы все знали, что эта девочка принадлежит только мне одному. Что только я имею право смотреть, трогать, ласкать, целовать, обнимать. Но и чтобы она сама понимала, знала, что принадлежит мне. Мне. И никому больше.
Ада отвечает, а я стараюсь быть с ней мягче, нежнее, хоть и с трудом мне это даётся. Слишком грязные мысли роятся у меня в голове. Но я сдерживаюсь. Она важнее. Наши малыши. Семья, что у нас будет. Будет, потому что я всё для этого сделаю.
Захватываю нижнюю губку, смакуя её, чуть слегка прикусываю. Животик бывшая жены трётся о мою грудь, и я от этого ещё больше кайфую. Так бы и дальше просидел в этой машине с малышкой на руках, целуясь, но нам пора, иначе я не сдержусь и сделаю ещё одну ошибку.
Отодвигаю Рыжика, пересаживая обратно на её сидение. Не глядя на девочку, вцепляюсь руками в руль автомобиля, совершая глубокие вдохи и выдохи, прикрыв глаза. Нам пора ехать, но я не могу сдвинуться с места.
Маленькая ладошка накрывает мою, и я, отцепив правую руку от руля, переплетаю наши пальцы, подношу к своим губам и целую тыльную сторону руки в нежном жесте.
В клинику нашего гинеколога мы приезжаем только через полчаса. Я всё никак не хотел выходить из машины, боясь в тот час её потерять. Но нам нужно поговорить с доктором и убедиться, что всё хорошо, и здоровью будущей мамочки ничего не угрожает, хоть и малышка пыталась меня отговорить, что всё это ни к чему.
Но я должен убедиться, что с ней всё хорошо.
Гинеколог встречала нас с улыбкой, но потом эта самая улыбка потускнела, стоило ей заглянуть в заключение врача УЗИ. Она перевела хмурый взгляд на мою бывшую жену, рядом с которой сидел я, а потом уже на меня.
Малютка задрожала, вцепилась в меня мёртвой хваткой. Обнял её пальцы, аккуратно поглаживая, что она успокоилась, но с каждой секундой пребывания в кабинете всё отчётливее понимал, что она боится.
— Ада, к какому ты ходила узисту в первый раз? — задаёт доктор первый вопрос.
Бывшая жена с минуту молчит, но потом всё же отвечает.
— В своей больнице была, — та кивает и смотрит на меня.
Ничего не понимаю. Что происходит и как всё это связано? Мы же вроде выяснили, что при первом узи в клинике, в которой она лежала, была какая-то ошибка, врач просто не заметил двойню. Но это же хорошо?
— Ты понимаешь, что при такой вот ошибке врачей, которые сразу не увидели всего этого — твои шансы равны практически нулю, — поворачиваю голову на Рыжика, не понимая, о чём говорит эта женщина. Хмурюсь, а маленькая кивает.
— О чём она говорит, Ада? — задаю интересующий меня вопрос.
Малышка поворачивает голову в мою сторону и молчит, но по её лицу вновь, который раз за день, текут слёзы, в которых сейчас я вижу горечь, боль. Моя девочка крепко сжимают мою руку, но молчит.
— Ада, — нажимаю на неё. Мне нужно узнать, что она скрывает, чего я не знаю.
Но она молчит. Мне больно. Душа рвётся на части.
— Она вам не сказала? — спрашивает доктор, и я, повернув голову в её сторону, киваю.
— Пожалуйста, не надо, — всхлипывает бывшая жена, а я сжимаю её руку, чтобы она молчала.
— Нет, Ада, — качает головой Тамара Львовна. — Хватит играть в молчанку при таком раскладе. Ты хоть понимаешь, какой это риск — родить двойню? Это колоссальные риски даже для роженицы с превосходным здоровьем. Но для тебя… Для тебя, Ада!.. — отчитывает мою девочку врач. — Я должна поставить в известность твоего мужа, — потом вновь поворачивается ко мне. — У вашей жены порок сердца. Её шансы выжить были и раньше малы, а сейчас, когда она носит под сердцем двойню — критически малы. Я бы сказала, их практически нет.
Что я чувствую…?
Я умер.
Глава 26
Матвей
Всю дорогу от клиники до дома я молчал, крепко сжимая руль двумя руками, настолько сильно, что мне казалось, что в моих ладонях он раскрошится на мелкие части, похожие на крохотные детали одного большого пазла, которые даже взрослый человек не сможет собрать.
Внутри разрасталась паника, боль, злость на бывшую жену, которая подвергла себя опасности, чтобы только выносить и родить малыша… нет, малышей. Метался загнанным волком, разъедая себя. Бил мысленно себя, не жалея. Меня затопила такая адская мука, которую я никогда ранее не испытывал, даже после расставания с Адой. Это было ничто по сравнению с сегодняшней страшной реальностью — она может умереть.
Эта мысль бьётся в голове, лишая меня рассудка, превращая в неживого человека, который боится потерять любимую женщину и злится на себя и на весь мир от того, что не может ничего сделать.
Я, чёрт возьми, могу остаться без неё. Без своей лучезарной, солнечной девочки, что озаряла мою жизнь всё время с тех пор, как появилась в ней. Я не мог представить никогда без Рыжика своей жизни, а теперь её действительно может не стать.
Моя девочка сидела в кресле возле меня забитой мышкой и молчала. Наверное, чувствовала, что я сейчас на взводе, и малейшее слово или движение — сорвусь, накричу. Не хочу на неё срываться, сдерживаюсь, хоть и с трудом это даётся.
Она поступила безрассудно, глупо, променяла свою жизнь на детей. Да, наших детей, но это ничего не меняет. Она жертвует собой, чтобы их родить. Где её, чёрт возьми, мозги были в тот момент, когда она всё это решила? Решила и ничего мне не сказала, даже не пыталась со мной поговорить всё это время, когда я приходил к ней и последние два дня, когда мы уже жили под одной крышей. Да, я потерял её доверие, но это ничего не меняет. Ничего. Совершенно. Я её мужчина, и она могла мне довериться. Полностью.
Как она может так со мной поступить? Оставить меня одного…
Да, я виноват, провинился, не поверил ей три года назад, но сейчас… Сейчас я с ней рядом, люблю и готов сделать для неё всё возможное и невозможное, но Ада вместо того, чтобы довериться, рассказать, что её здоровью угрожает опасность — молчит.
В голове срабатывает сигнал — не простила и никогда не простит.
Если бы это было не так, то она бы доверилась, рассказала мне всё. Да даже в машине, когда я так крепко её сжимал, обнимая, а она льнула ко мне ласковой кошечкой, шептала, что верит. Но всё это враньё. Она меня просто пожалела.
