— А мы не только трахаемся, — подхватил под бедра. — Мы разговариваем. Видишь, получается очень даже продуктивно. Хочешь, могу про бизнес рассказать?
— Блин, Игнашевский, — не могу сдержать смех.
— Вот, уже шутим и смеемся. Я, знаешь ли, многорежимный.
— Пожалуйста, замолчи, — и накрываю его губы своими.
К черту эти разговоры, уж точно не сейчас, когда во мне уместились все пятьсот грамм Клинской вареной.
И скоро понимаю, что сама его целую, сама двигаюсь, он лишь поддерживает. А еще понимаю, что хочу его как никогда. Тогда стягиваю с себя свитер, стаскиваю с него толстовку и прижимаюсь к волкодаву. Кожа к коже, скачущие в груди сердца и запотевшие стекла машины. Сегодня, сейчас я буду его шлюхой, но не простой, а той, которая его отымеет.
— Убери руки, — рычу ему в губы.
На что Ян сразу убирает руки. Боже, никогда бы не подумала, что это настолько круто — объезжать такого маститого жеребца, при этом смотреть ему в глаза, где видеть смесь из растерянности и дикого желания, ловить его частое дыхание, чувствовать в себе твердый член и продолжать, продолжать, продолжать, наращивая темп.
— Ева, — зажмуривается, — сбавь обороты, а то не сдержусь.
— И не надо, — снова целую это орудие массового поражения, целую с такой же яростью, таким же напором.
— Мать твою, — содрогается всем телом и тут же хватает меня, прижимает к себе, вынуждает сбавить скорость.
Спустя пару секунд Ян упирается вспотевшим лбом мне в грудь, дышит так, словно марафон пробежал и продолжает обнимать. А я обнимаю его за голову, вдыхаю запах волос и падаю… все-таки падаю с обрыва. Да, приземление будет болезненным, но это уже неизбежно.
Глава 44. Ян
Меня только что отымела маленькая рысь. С ума сойти. Ни одной женщине не давал права руководить собой в постели, но ей я готов и не такое позволить. Потому что… потому что люблю её. Да, пора признаться самому себе, люблю.
И скоро мы окажемся далеко отсюда, где я постараюсь преодолеть последний рубеж по направлению к сердцу Евы. Надеюсь, папаша ничего не испортит, а то он может. Никогда не забуду, как этот пень начал приставать к моей преподавательнице по английскому — молоденькой студентке первокурснице. Но ничего, в последний момент удалось исправить ситуацию, и эта скромняшка в очках все-таки досталась мне.
Черт, губы так и покалывает от поцелуев моей рыси, и член ноет, попрыгала она на нем знатно. Вообще что-то устал я. Хочется расслабиться и, кажется, знаю как.
Пока едем, Ева успевает задремать. Забавно, сегодня я ненароком намекнул ей на детей, даже в ресторан привез, где мелкота водит хороводы, думал, она растает. Хрен там плавал. Видите ли, залёт самое страшное, что с ней может произойти. Ну да, молодая еще, студентка, между нами пока что всё очень шатко, зыбко, но слова её, тем не менее, задели. Видимо это я начал думать сразу много и обо всём. Надо поумерить пыл. А если честно, я бы своей куколке заделал пупса. Кому-то когда-то же придется оставить свои богатства, нажитые непосильным трудом. Я не боюсь ни брака, ни семьи, ни детей, вообще мало чего боюсь, другое дело, что семья — это кардинальные перемены в жизни, и эти перемены должны произойти тогда, когда будет уверенность в женщине, в ее верности, чувствах, намерениях. В существование таких женщин я не верил до появления Красновой, теперь у меня есть хрупкая надежда на то, что и меня не обойдет стороной простое человеческое счастье.
Конечно, столько лет жизни по правилам Игры наложили свой отпечаток, да и свободой своей я всегда дорожил, однако подыхать одиноким облезлым холостяком не собирался и не собираюсь. А сейчас у меня есть Ева. Смогу ли я дать ей те отношения, о которых она мечтает? Вряд ли. Отец, например, часто сравнивает меня с неандертальцем, мол, мне только дубину в руки и не отличишь. Такой же твердолобый и прямой. Да, такой. У меня есть пещера, куда я тащу свою добычу, которую охраняю. И семья у меня будет обеспечена всем необходимым. Но нюхать ромашки на лугу и посыпать свою зазнобу лепестками роз точно не буду.
Наконец-то дома. Тачку ставлю на открытой парковке, после чего выбираюсь наружу. А перед глазами уже рисуется картина, как сижу на веранде своего двухэтажного бунгало с бокалом вина в одной руке, куколкой — в другой и, само собой, со стариком, который в соседнем кресле дремлет под звуки прибоя, натянув на глаза соломенную шляпу.
Тогда открываю дверь со стороны Евы, достаю свою малышку из машины, от чего она тут же просыпается, смотрит на меня круглыми глазами, будто век не видела:
— Сюрприз, — целую ее в нос, — это всё еще я.
— Ян, — мяукает спросонья, — опусти меня, а. Я и сама могу.
— Можешь, кто ж спорит, — и несу ее в дом.
— Дико хочется спать.
— Рано еще спать, у нас на вечер запланирована программа.
— Да какая еще программа? — чуть ли не стонет. — Работа, магазины, ресторан, обочина и тебе все мало?
— Ага.
— Ты монстр! Зверь! Узурпатор!
— Угу.
Дома отпускаю-таки эту злую фурию, и она мигом сбегает в свою комнату, но уже через пару минут возвращается, а я тем временем как раз даю указания прислуге.
— Где мои вещи? — хлопает ресницами.
— У меня. Мы теперь живем в одной комнате, забыла?
— Совсем в одной?
— Совсем. Так что, иди на второй этаж, переодевайся в халат.
— Зачем в халат? — смотрит на меня с прищуром.
— Люблю халаты, когда они на голое тело.
И рысь, недовольно фыркнув, обреченной походной устремляется вверх по лестнице. Думает, ее ждет очередная секс-одиссея, но нет, на сегодня даже мне хватит. Я просто хочу побыть с ней, расслабиться, ощутить себя простым мужиком, рядом с которым его женщина.
Через сорок минут все готово. А поднявшись за Евой, нахожу ее спящей. Лежит поперек кровати, правда, в халате.
— Ев, — осторожно веду пальцами по мягким волосам, — проснись.
— Нет, — отворачивается.
— Мне опять тебя тащить, да?
— Не надо меня тащить, оставь, где лежу.
— Извини, но нет. Время еще детское, всего одиннадцать.
На что следует невнятное ругательство, после чего она поднимается, начинает развязывать халат.
— Ты что делаешь?
— Раздеваюсь… ты же…
— Нет, нет, нет. Раздеваться будешь не здесь.
— А где?
— Внизу. Идем.
— Я тебя ненавижу, — завязывает обратно халат, да с такой силой, что сама кривится.
М-да, хочется верить, что однажды услышу диаметрально противоположное.
— От ненависти до любви, куколка, — беру ее за руку, — давай, давай, тебе понравится.
