Глава 43
Мэй
Несколько часов спустя я все еще лежу, свернувшись в клубок на кровати и кутаясь в одеяло. Это не помогает, все равно холодно. В доме темно и тихо, как всегда.
Я одна.
Все письма выужены из своих укрытий, конверты вскрыты, страницы прочитаны, и теперь я лежу в ловушке на кровати, в окружении выдранных из блокнота листов со словами, что никогда не смогу выжечь из своего мозга. Хотела бы я покопаться в голове, вытащить их, а потом залить все отбеливателем.
Они будут преследовать меня до конца моей жизни.
Раньше я всеми силами избегала Дэвида Эклса. Как и все мы. На втором курсе он написал стихотворение о Колумбайне[10] для урока английского, да такое, что в итоге его отстранили от учебы. Все знали, что Дэвид странный – даже страшный. Затем, в начале третьего курса, преподаватель истории, мистер Тейлор, попросил меня поднатаскать Дэвида. У меня особо не было выбора – не было уважительной причины отказаться. И вроде бы поначалу ничего не предвещало беды; меня поразило, сколько он знал о сражениях Второй мировой войны, о том, какое оружие использовалось, когда и где. Хотя Дэвид ужасно писал работы.
Месяц спустя он второй раз позвал меня на свидание, и конечно, я сказала «нет», потому что встречалась с Майлзом и потому что Дэвид был Дэвидом, и после этого он стал вести себя странно. Очень странно. Появлялся там, где его не должно было быть. Наконец я сказала мистеру Тейлору, что больше не могу помогать Дэвиду.
Придумала, что слишком занята с джаз-бандом, и с тех пор видела его только в классе.
По крайней мере, если верить ублюдочному Майлзу, до той ночи на вечеринке Адама.
Выходные перед стрельбой ничем не отличались от всех прочих. Мы с Люси поссорились, она не хотела меня отпускать. Я сказала ей, чтобы она перестала вести себя как старуха, что с ней не повеселишься.
Позже той ночью, когда я уже собиралась уйти, чтобы встретиться с Майлзом, хмурая мама остановила меня на кухне.
– Почему Джордан не идет с тобой? Вы двое больше не гуляете вместе. Раньше вы были так близки. Что с вами, ребята?
И внезапно мне больше всего на свете захотелось выпить. Хоть пятьсот стаканов, лишь бы заглушить ее голос, лишь бы утопить свои мысли.
Джордан был наверху, в своей комнате, слушал музыку, эту свою любимую песню группы «M83», и последнее, чего я хотела, это идти звать его с собой на вечеринку, чтобы он следил за мной точно ястреб, зудел, как много я пью, и заставил уйти пораньше, потому что ему скучно.
Я не могла вынести мысли об этом. Как встречу его на следующее утро в коридоре возле нашей общей ванной комнаты, как и всегда после таких ночей, и брат будет смотреть на меня: «Что с тобой происходит, Мэй? Кто ты?»
На меня нахлынула злость, и я зарычала на маму:
– Я иду одна. Сама. Хочу жить своей жизнью – со своими друзьями. Мне надоело, что мой брат-неудачник везде за мной таскается.
В ответ ее глаза расширились, но остановились на чем-то позади меня. Я обернулась – Джордан стоял в дверях и наблюдал за нами. Его глаза встретились с моими, и я хотела что-то сказать, извиниться, но он развернулся и вышел из комнаты, а затем я уехала на вечеринку, а три дня спустя брат погиб.
В моей спальне, на моей кровати, в настоящем, звук раскалывает тишину, и я понимаю, что он исходит из меня, что я кричу.
Бегу в ванную и извергаю в туалет все, что за сегодня съела.
Опустошенная, тащу себя обратно в спальню и вижу письмо; оно лежит на моей кровати, дразнит меня.
Я так много не могу вспомнить, так многого не знаю.
Все вопросы, которые я гнала от себя прошлый год, наваливаются единым скопом: видела ли я Дэвида на той вечеринке? Мы действительно говорили? Джордан звал меня перед смертью? Почему я не вылезла из кладовки и не спасла его? Он простил меня за то, как я к нему относилась? Дэвид знает что-то о Джордане, и мне кажется, будто он украл у меня еще одну частичку моего брата. Он и так взял слишком много.
Я достаю свой телефон и захожу в избранное. Звоню своему главному абоненту.
Несмотря на то что это вечер пятницы и уже поздно, она отвечает после первого гудка. Как всегда.
Сорок минут спустя Люси сидит на моей кровати, крепко сжав в руке письмо. Другие разбросаны вокруг нее, как будто она в центре урагана. Подруга заканчивает читать и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– И ты прятала их целый год? – Она обводит комнату рукой. – Так много. Поверить не могу, что ты позволила этому парню так долго тебя изводить… – Пытается заглянуть в мои глаза, но я смотрю в сторону, на стену, куда угодно, но не на письма или на Люси.
– Эй. – Она хватает мою вялую руку. – Эй. Не отворачивайся от меня. – Она отталкивается от изголовья кровати. – Не буду врать, будто знаю, каково тебе. В смысле, думаю, я вроде как поняла, потому что тоже любила Джордана, но… вряд ли. Не знаю. Я действительно не знаю.
Люси замолкает и устало потирает лоб.
– Я думала, ты исцеляешься… начинаешь жить. Ты бросила пить, снова ходишь в школу. Зак кажется хорошим парнем. Но боже. Это плохо, Мэй. Это очень, очень плохо.
Я крепко скрещиваю руки на груди и смотрю в пол, смаргивая слезы, которые наполняют глаза. Боль пронзает мою кисть – это я так сильно сжала одно из писем, что бумага порезала мне палец.
