Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Перед ним толпилась небольшая очередь. Люди буквально плавились от жары на раскаленном асфальте. Продавщица, прятавшаяся под матерчатым тентом, со злостью чуть ли не бросала стаканы, по-простонародному – хамски – разговаривая с покупателями.
Петренко поневоле усмехнулся. В последнее время он все чаще и чаще слышал от всех: мол, простые люди самые лучшие, надо их всячески поддерживать. Посмотрели бы эти балаболы на злобное лицо когда-то сельской продавщицы, добравшейся до города, с руганью швырявшей в людей грязные стаканы! Такую точно не исправить. А человека, а тем более женщину, сможет разглядеть в ней разве что страдающий шизофренией пациент спецлечебницы. Но жизненный опыт и профессиональный цинизм следователя подсказывали: вряд ли.
Когда подошла очередь Петренко, стакан воды полетел ему чуть ли не в лицо: продавщица приняла его за босяка, за шпану, которая поблизости вешталась, как говорят в Одессе. Отправляясь на спецзадание, Петренко всегда одевался так, чтобы не бросаться в глаза, и теперь действительно ничем не отличался от веселых одесских гуляк, которые буквально разомлели на теплых улицах.
С водой его тоже ждала неприятность. Она была теплая до вони и отдавала хлоркой – явно от плохо помытого стакана. К тому же в ней было так мало сиропа, что, купленная, ничем не отличалась от воды из-под крана. «Все понятно, – усмехнулся про себя Петренко – продавщица ворует сироп». Ну да, она не могла не воровать. Так называемые «простые, обычные» люди всегда жадны и нечисты на руку. В своей работе следователь встречал много воров, и большинство из них приехали в город из села в поисках легкой жизни. Не в смысле работы – работу искали совсем другие люди, а в поисках наживы – украсть, урвать, отнять, чтобы работать поменьше, а денег получить побольше.
Лениво Петренко подумал, что как хорошо было бы напустить на эту продавщицу отдел по борьбе с преступлениями против экономики. Но тут же оборвал эту мысль – у него и без этого было слишком много хлопот и неотложных дел. Суток не хватало!
Не допив вонючую воду, следователь даже рукой махнул – пусть уж ворует! Лишь бы не сделала чего похуже. А до этого, он знал по опыту, оставался всего лишь шаг. От безнаказанности появляется алчность, и хочется больше, больше… Может и полгода не пройти, как после экономических преступлений люди свяжутся с бандитами, втянутся в налеты, грабежи… Это как цепочка – одно тянет за собой другое.
Немного передохнув, Петренко отставил стакан с вонючей водой и медленно пошел вниз по улице, плавящейся от жары, вот так, в конце весны неожиданно свалившейся на город.
Несмотря на то что наступил май, январское убийство Червя, совершенное в поезде, было «висяком» – оно нисколько не продвинулось. На Петренко сбросили кучу всевозможных срочных дел, которыми ему пришлось заниматься, отставив все остальные.
И на фоне таких вот партийных требований, заставлявших в первую очередь заниматься тем, в чем содержалась политическая подоплека – диверсии против советской власти, иностранный шпионаж, – действительно важное отодвигалось в сторону. Такие серьезные дела, как убийство Червя, Сидора Блондина и старушки-кукольницы, становились «висяками». Терялись свидетели, факты, обстоятельства… Но только не для Петренко. Он помнил всё, и когда в работе наступал небольшой спад, возвращался к тому, что представлялось ему важнее всяких политических разборок.
Именно таким было убийство Червя – санкцию на которое дал сход воров. Петренко уже точно это знал – так, словно сам присутствовал на сходе. Не знал он лишь одного – кто был тот человек, которого послушал неумный, простоватый вор, решившись на самое страшное преступление в «воровском ходу»: украсть общее.
Была у следователя одна зацепка, которую он отложил еще в январе, когда рассматривал место преступления в вагоне. Петренко твердо знал одно: полного отсутствия следов быть не может. Просто оперативники, которые первыми попали на место убийства, не умели искать. И то, что ни один из пассажиров не вспомнил, что в вагоне были посторонние, означало только то, что они не умели опрашивать.
Петренко не верил в то, что люди, которые ехали в вагоне, где произошло убийство, вдруг стали слепыми и глухими. Значит, оперативники, писавшие протоколы допросов, не смогли их разговорить. Собственно, это и было зацепкой Петренко: заново опросить пассажиров, чтобы те снова дали свои показания. Ничего другого он придумать не мог. И Петренко, добросовестно переписав данные всех, отправился по их адресам.
И вот тут его ждала главная беда – в нее попадают все, кто откладывает расследование. У Петренко было семь адресов. И, собравшись с духом, он выделил на поход к этим людям свои драгоценные полдня – другого времени у него просто не было.
Конечно же в вагоне ехали и те, кто живет в других местах и городах, но сначала он решил опросить жителей Одессы.
По первому адресу проживали два старика – муж и жена. В этом поезде они ехали к детям, рано легли спать, закрыв дверь купе, и ничего не видели и не слышали. Опрашивать их было бесполезно. Петренко это сразу понял и вычеркнул из своего списка. Дело в том, что у него была своя метода – если он видел, что свидетель перспективный – мог что-то видеть и заметно врет, – то не оставлял его в покое, спустя какое-то время надавливал снова и снова, наконец вызывал к себе, и тот раскалывался, как хрупкий орех, на который обрушился стальной молот. При опросе свидетелей у Петренко срабатывала какая-то особая интуиция, и она не подводила его никогда: он и сам не мог объяснить, откуда она берется, эта интуиция, но еще ни разу не ошибался. И этих стариков он мог смело вычеркнуть из списка.
По второму и третьему адресу жильцов следователь не застал. По второму жил студент, переехавший на учебу в Киев, по третьему – парочка, снимавшая квартиру, имевшая какие-то мутные заработки. За это время – с января по май – она уже сменила место жительства, растворившись в необъятных просторах то ли города, то ли мира.
Четвертый адрес привел Петренко в квартиру, где поселилось, почти все полностью, молдавское село – в двух комнатах жило как минимум тридцать человек. Все они приехали на заработки в Одессу. Это были молодые мужчины и женщины – от 20 до 40 лет. Тогда они ехали в двух купе и, едва поезд тронулся, уже так напились, что не помнили даже своих имен, не то что людей, которые могли пройти по коридору.
Молдаване были шумные, веселые. В их квартире пахло дешевым вином, и Петренко понял, что эти точно не врут. Их тоже можно было смело вычеркивать – от таких свидетелей всегда было больше вреда, чем пользы.
В пятом месте, довольно большой квартире на Дерибасовской, оставшейся, как оказалось при разговоре, в наследство от знаменитого врача, жила пожилая женщина, которая ехала в поезде с внуком. Внука в квартире не было, он жил отдельно, с родителями, и женщина могла свободно погрузиться в воспоминания.
Для нее, по ее словам, эта поездка была кошмаром. Внук плохо ел, все время капризничал, в поезде было холодно, из тамбура дуло. Кто-то бесконечно галдел, и по коридору сновали – туда-сюда…
– Стоп, кто сновал? – навострил уши Петренко.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
