— Генрих, прекрати сейчас же! — Я зашипела на него, пытаясь отбиться от его настойчивых рук. Хотя, признаюсь, сама идея мне понравилась. — Твой адъютант может войти в любую минуту!
— Не войдёт без звонка. — Он уже стаскивал с меня юбку, оставляя меня в одной расстёгнутой блузке и нижнем белье.
— Совсем с ума сошёл? Нас же арестуют!
— Только если поймают. — Он снова прехитро ухмыльнулся и снял кобуру, кладя её на стол рядом со мной. — Так что давай не будем терять времени.
Понятия не имею, что нашло на моего мужа, который даже китель расстегнуть не потрудился, и его ордена и кресты теперь царапали мне кожу на груди, когда он двигался внутри, заставляя меня впиваться пальцами в чёрное сукно у него на плечах. Я прижимала его ещё ближе к себе, и пусть завтра у меня синяки и царапины будут на спине от жёсткого стола и на груди от его крестов, сейчас мне было откровенно наплевать. Мой муж иногда чересчур увлекался и не особенно нежничал, но как ни странно мне такое только ещё больше нравилось.
Я зажмуривала глаза и до боли закусывала губы, напоминая себе, что мы не у себя дома и звуков тут никаких издавать нельзя, но когда он обернул мои ноги себе вокруг талии и начал двигаться ещё сильнее и глубже, я зарылась лицом ему в плечо, стараясь слишком громко не стонать.
— Генрих, пожалуйста, я больше не могу… — прошептала я, но он только закрыл мне рот своим, завёл руки за голову и прижал их к столу. Он и так-то никогда меня не слушал, а сейчас и вовсе останавливаться не собирался — самый что ни на есть типичный эсэсовец, как я говорила. Когда он наконец закончил со мной, вес его тела не давал мне дышать, а горячее, сбивчивое дыхание обжигало кожу на шее.
— Грязное животное, — констатировала я, когда он в конце концов открыл глаза и посмотрел на меня. В ответ он только самодовольно ухмыльнулся и наконец слез с меня, после чего мы оба занялись приведением одежды в порядок.
— Ты мне ещё и чулки порвал.
— Я тебе десять новых куплю. — Он снова надел кобуру и поцеловал меня в щеку. — Есть хочешь?
— Теперь точно хочу.
Мы набросились на бутерброды, что я принесла из дома, с почти животным аппетитом и разделались с ними меньше чем за пять минут, после чего я могла приступить к самой последней стадии нашей еженедельной (а иногда и чаще того) рутины. Когда я выходила из кабинета, Марк с едва скрываемой ухмылкой поинтересовался, как прошёл наш ланч. Судя по всему, он прекрасно понял (а может и услышал, подумала я, немедленно краснея), чем мы там занимались.
— Не умничай, — Генрих прищурил глаза в ответ на ехидный вопрос адъютанта. — Вот дослужишься до начальника, води жену к себе на обед сколько хочешь. А пока сиди и отвечай на звонки.
После этого он намеренно громко поцеловал меня в губы и проводил меня до двери приёмной.
Теперь всё, что от меня требовалось, так это отправиться в близлежащий парк и «подкормить птиц» крошками и корками, оставшимися от ланча. «Кормёжка птиц» была самой простой частью операции: после того, как я выбрасывала корки на траву, всегда на одном и том же месте, я шла к ближайшей урне и выбрасывала «пустой» бумажный пакет из-под хлеба. Ровно через минуту он выуживался вместе с остальным мусором сотрудником парка — одним из связных моего мужа, который позже доставлял паспорта, сложенные на дне, очередной семье. А дальше всё — свобода. Они могли в открытую идти на вокзал и покупать билеты, не боясь ареста. С выездным штампом СД дорога из Германии была открыта, и они могли ехать так далеко, как хотели. Я видела эти семьи только на фотографиях, но всегда молилась, чтобы они беспрепятственно доехали до своего нового дома в новой стране, пока мы оставались, чтобы помочь тем, кто ещё нуждался в нашей помощи.
Глава 14
— Я думаю бросить балет.
Генрих оторвался от газеты, которую читал и нахмурил брови.
— Почему? Что случилось?
Я уже давно пыталась завести с ним этот разговор, но только сегодня наконец-то решилась, впервые проснувшись и почувствовав полную уверенность, что поступаю правильно. Да и солнечное субботнее утро как нельзя лучше подходило для того, чтобы объявить мужу о своём решении.
— Ну, во-первых, театр отнимает слишком много времени от нашей «работы». Иногда у меня не получается встретиться с кем-то из твоих связных, или же я не успеваю зайти к тебе в офис, а все эти промедления чреваты лишними проблемами для тех семей. Ты же понимаешь, что и сами они, и те, кто их прячут, жизнью рискуют каждую минуту; для них время — это всё.
Генрих медленно кивнул с задумчивым выражением на лице, но ничего не сказал.
— А во-вторых… — Во-вторых, Гретхен постепенно превращала мою жизнь в ад, но про это я решила промолчать. В первый день, когда я вернулась в театр после моего ареста, она поймала меня в одном из длинных коридоров и, видит Бог, она была в самой настоящей ярости.
— Ты хоть знаешь, что я из-за тебя чуть в тюрьму не попала, грязная ты жидовка?!
— Понятия не имею, о чем ты. Дай пройти.
— Ещё как имеешь! Ты знаешь, что гестапо притащили меня в тюрьму, и что группенфюрер Кальтенбруннер меня минут двадцать отчитывал за мои так называемые «ложные» обвинения?! Ложные?! Он мне и слова не давал вставить! Что ты такого, паршивая ты жидовка, сделала, чтобы заставить его поверить тебе? Ноги раздвинула?
— Ничего я не раздвигала, Гретхен. Подвинься и дай мне пройти.
— Да ты, должно быть, очень в этом деле хороша, если он твою сторону так легко принял. Как и твой нынешний муж, когда ты попала в неприятности с Ульрихом. Кстати, а твой муж знает, что его грязная потаскушка-жена перед генеральским составом СС ноги раздвигает?
Моё небезграничное терпение наконец лопнуло, и я оттолкнута её плечом со своего пути, потому как иначе она двигаться не собиралась.
— Иди, иди, только я-то всё равно знаю правду, потаскуха еврейская! — Крикнула она мне вслед. С того раза она напоминала мне о той самой «правде» при любой представившейся возможности.
— А во-вторых? — Вопрос Генриха вернул меня к реальности.
— Да, во-вторых. — А вот тут начиналась самая сложная часть. — Во-вторых, Генрих, и я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушал, прежде чем сказать, что я совсем сошла с ума и отказаться со мной что-либо обсуждать: я знаю, что ты только что потерял радиста, и я хотела бы его заменить. Я уже всё продумала, и это совсем даже не лишено смысла. Я смогу посылать радиограммы сразу же, как получу их непосредственно от тебя, никаких тебе посредников, и никакой пустой траты времени. Ведь чем быстрее твои люди в Соединённых Штатах получат сообщение, тем лучше, верно? Да и тебе не придётся наводить на себя подозрения, встречаясь с твоими связными самому. А так будем только я и ты, муж и жена. Ну скажи, разве не блестящий план?
— Нет, совсем даже не блестящий.
— Почему нет?
