— Значит, потерпи три недели. Тимошку можешь отправить от ваших разборок подальше — в Крым или в Сочи со своими родителями.
— Это как — отправить? — не понял Илья. — Она мне его не дает, даже увидеться с ним не могу!
— Ну, я не знаю, выкради его, если надо! — строптиво тряхнула шевелюрой Юля.
— И что, Ленка не сможет с ним попрощаться? — уточнил Илья.
— Да, нехорошо, — согласилась Юлька, — но, с другой стороны, слезы, стенания, обвинения, просьбы, проклятия, а представь, какое будет прощание в аэропорту. Это все ребенку надо проходить и переживать? Объясни Лене, что, когда он подрастет, ты будешь его отпускать в Америку на каникулы, а она сможет видеться с ним в любое время, когда будет приезжать в Москву.
— А ты представляешь, что испытывает мать, которую разлучают с ребенком? — как-то отстраненно и трезво спросил Илья.
Юлька подскочила, шагнула в сторону от Ильи и зло ответила:
— Нет, не представляю! Но думаю, что ты про это все знаешь. Тогда отдай Тимку и перестань пить и жалеть себя!
Илья быстро встал, притянул Юльку к себе и обнял:
— Прости, Рыжик! Мне хреново, вот я и кидаюсь на всех!
Он взял в ладони ее лицо, заглянул в глаза и нежно расцеловал в щеки.
— Ну, мир? — спросил он.
Юлька все поняла по-своему. Кто про что, а вшивый про баню!
— Ты что, так сильно ее любишь? Тебе больно, что она вышла замуж? Ты ревнуешь? — тихо спросила Юлька, следя за выражением его лица.
— Кого? — не сразу понял Илья. — Лену? Ох, Рыжик, Рыжик! — покачал головой он.
Илья подвел Юльку к дивану, усадил, сел рядом с ней, налил коньяк в рюмки, но пить не стал.
— Нет, Юлечка, не люблю, — вздохнул он. — Может быть, в этом вся проблема, что я ее никогда не любил и она меня не любила. Так получилось.
— Вы женились из-за Тимки? — спросила Юля.
— Не совсем. В первую очередь, конечно, из-за него, но мы были немного влюблены, нам казалось, что этого достаточно, — стал вспоминать Илья. — Я тогда не особенно задумывался, какие чувства испытываю к Лене. У меня голова была занята работой… — Он запнулся, кинул быстрый взгляд на Юльку. — Работой, наукой… Я тогда очень много работал.
— Да ты всегда много работал! — воскликнула пораженная таким откровением Юлька. — Сколько я тебя знаю, ты только и делал, что работал! Но это не мешало тебе думать!
— Иногда мешало, — покачал головой Илья.
Он встал, обошел столик, подошел к телевизору и, засунув руки в карманы брюк, стал рассматривать «Поиск».
— Я из-за этого ушел из науки. Я перестал чувствовать кайф от работы, кураж от мыслительного процесса, нечто непередаваемое, что звенит внутри, когда ты в поиске, когда идешь по цепочке рассуждений, вычислений и чувствуешь, что сейчас ты поймаешь истину, вот еще немного — и получится! Это такой адреналин! — Илья захлебнулся от воспоминаний.
Он развернулся, посмотрел Юльке в глаза. У него было потустороннее выражение лица. У Юльки мурашки пробежали по спине.
Он вернулся на место, сел, поднял рюмку, жестом пригласил ее присоединиться. Они выпили, закусили. Помолчали.
— Я заработался на других работах, в нескончаемом, по кругу, беге за деньгами, — продолжил он тихим голосом. — Я перестал мыслить так, как привык, — весь день и ночь, я думал даже во сне. На это наслаивалось вечная изматывающая нехватка денег, а деньги были нужны, нужны, нужны. Отупляющая работа и ощущение нищеты. Ленка умоляла бросить институт, она сидела без работы, родителей надо было поднимать после аварии, у Тимки были на все сезоны одни ботиночки. Но я бы не ушел только из-за денег! Я ушел потому, что перестал заниматься творчеством. Творить перестал, а наука — это творчество! Еще какое! Кропотливая работа и творчество!
Юлька слушала затаив дыхание, боялась спугнуть неосторожным движением прорвавшееся из него откровение.
Ну, в конце-то концов, сколько лет он держал все это в себе!
Илья откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза и говорил с такой застарелой прогорклой тоской, без надрыва или пафоса, как говорит человек о всегда ноющей привычной ране. Юлька никогда не видела его таким.
На Юльку вдруг снизошло какое-то озарение. Она медленно повернула голову, посмотрела на свой «Поиск», потом так же медленно посмотрела на Илью.
А ведь это она его нарисовала! Как же она раньше не догадалась?! Почему она поняла это только сейчас?
— Господи! — не открывая глаз, говорил Илья. — Ты не представляешь, я обожал утро! Я ложился в кровать и старался скорее уснуть, чтобы побыстрей проснуться! Каждое утро я шел в институт пешком. От дверей моей квартиры до дверей института ровно сорок минут ходьбы. Это было самое любимое мое время. Я шел, а в уме складывались формулы, я их продумывал, менял, Начинал выстраивать заново. Я ничего не видел вокруг себя, никого не слышал — выключался от окружающего, шел на автопилоте по знакомому маршруту и думал, искал! Но я потерял и эти любимые сорок утренних минут, все поглотило добывание денег.
Илья открыл глаза, взял бутылку и посмотрел на свет.
— Коньяк кончился, сейчас другую принесу, — с наигранной легкостью сказал он.
Юлька прикусила язык, чтобы не выпалить банальное: «Может, хватит?» Илья крикнул из кухни:
— Юльк, может, чаю или кофе хочешь?
Юлька подскочила и побежала на кухню, радуясь возможности притормозить заливание коньяком трудных мыслей.
— Чаю! — с порога выпалила она. — Давай выпьем чаю!
— Намекаешь на перерыв? — усмехнулся Илья. Он поставил на стол непочатую бутылку и стал готовить чай. Юлька села на высокий стул у стойки, спросила:
— А как ты к новой работе привыкал? Трудно тебе было?
— Ужасно! — Илья даже поежился и взлохматил чуб. — Первое время я подумывал бросить все и сбежать в тайгу, лес валить. Мне надо было срочно вникать в дела. На меня свалилась целая куча информации, которую надо было усвоить, понять, проанализировать. В бизнесе все работает по-другому, не так, как в науке, там другие законы, жизнь, энергетика. Я дурел! Я чувствовал себя тупицей! Я привык работать по-другому, мыслить иначе, выстраивать логическую цепочку в голове по-другому!
Илья отодвинул чай, открыл коньяк, достал с полки две рюмочки, такие же, какие остались в комнате на столе, налил, протянул одну Юльке, чокнулся с ней и выпил.
— Если честно, мне было очень трудно. Такое это все было не мое! — Он вздохнул. — А сколько ляпов, сколько ошибок я поначалу делал! Спустя какое-то время мне вдруг стало все равно. То ли я перетрудился, то ли выключился от напряжения, не знаю, но я перестал чувствовать, переживать, волноваться, жил как под наркозом. Пусто внутри! Мне стали неинтересны дело, люди, ничего не задевало, порой казалось, что я умер. В то время единственным, кто меня спасал был Тимка. Как он радовался, мой маленький, любому подарку, каждой новой вещи, которую я приносил! Он так встречал меня, когда я приходил с работы, как будто не видел месяц! Я как-то привез ящик апельсинов… если б ты видела его глазенки! Он никак не мог поверить, что все это ему, сложил ручки в замок, прижал к груди и недоверчиво, словно попал в сказку, спросил: «Папа это мне?» Когда я смотрел на него, у меня сердце разрывалось! У Тимки никогда не было дорогих игрушек, дорогой одежды и тем более ящика апельсинов! Только ради него я и держался, сказал себе: сдохну, но справлюсь! — Илья поперхнулся, но заговорил снова: — Однажды я проводил переговоры, надо было подписать важный для фирмы контракт. Я пришел на встречу в обычном для меня безразличном настроении, но, разговаривая, почувствовал, что что-то меня раздражает. Я собрался, проанализировал ситуацию и понял! Манера поведения тех, с кем я проводил переговоры, — барская пренебрежительность, презрительность и высокомерие. Я подобрался, разозлился, и я их сделал, Юлька! Я их так сделал, что весь снобизм сошел с них в один момент! Они только потом поняли, что подписали. И знаешь, я почувствовал такой кураж, такой интерес, что-то близкое к тем ощущениям, которые испытывал, когда занимался наукой. С этого все и началось. Я втянулся, мне понравилось, я нашел кайф в этой работе.
