— Ну, конечно, нет. А я каждый день буду думать, что увас все хорошо. А как только вы приедете, мама даст мне телеграмму.
— А щенок? — Собачка дрожала под кроватью. Джоннипронес ее на корабль тайком, чтобы никто не заметил. Никаких домашних животныхна корабль не допускали, но англичане любят собак, и Джонни надеялся, что с нейничего не сделают, даже если обнаружат ее во время плавания. — А что ябуду делать со щенком, если корабль станет тонуть?
— Не станет. Но если бы это и случилось, нужно будетпросто крепко держать его на спасательном жилете. — Ник повернулся к жене,не выпуская сына из рук. — Береги себя, Хил… себя и Джона… — Он сновапосмотрел на сына, который без стеснения плакал, глядя вверх, на отца.
— Хорошо, Ник. И ты тоже — береги себя здесь. —Судорожно сглотнув, Хиллари прижала его к себе. — Возвращайся скорее.
В эти последние мгновения на борту корабля стена ненавистимежду ними, казалось, пошатнулась. На нее просто не оставалось времени. Онивдруг остро ощутили, что могут больше никогда не увидеть друг друга. Няняистерически рыдала, сидя у себя на койке. Это будет еще то плавание,предчувствовал Ник. Он только молил Бога, чтобы «Аквитания» благополучнопересекла океан.
Он стоял один на причале и неистово махал рукой, пока ещеразличал их лица и фигуры, а затем, уверенный, что сын его больше не видит,закрыл лицо руками и зарыдал. Докер, проходивший мимо, деликатно кашлянул,остановился и, похлопав Ника по плечу, сказал:
— Все будет нормально, приятель… Это корабль таккорабль… я как раз только что на нем из Нью-Йорка… идет как ветер, да уж…фрицам за ним не угнаться.
Ник кивнул, благодаря рабочего за эти ободряющие слова, ноответить был не в состоянии. Он чувствовал себя так, словно его жизнь и душауплыли на этом корабле. Он зашел в зал ожидания, чтобы выпить воды, и заметилна стене список пассажиров «Аквитании». И как будто это снова могло приблизитьего к Джонни, он стал просматривать список и скоро нашел в нем своих. «МиссисНиколас Бернхам, мистер Джон Бернхам…» Фамилия няни была указана в самом конце,и Ник пробежал глазами весь список. Внезапно его сердце обдало холодом. Внизузначилось: «мистер Филипп Маркхам».
Глава 17
Обычно «Аквитания» брала на борт три тысячи двести тридцатьпассажиров, а численность экипажа доходила до девятисот семидесяти двухчеловек, но на этот раз, благодаря тому, что с корабля убрали часть мебели ипоставили дополнительные койки, «Аквитания» взяла на четыреста человек больше.Каюты были забиты до отказа — несколько семей, привыкших к просторным роскошнымапартаментам, такие, как Хиллари с Джоном, теперь теснились водной-единственной каюте. Но этот рейс был совершенно необычным. Обед подавалив пять, а то и в четыре часа, и после захода солнца корабль полностьюпогружался в темноту. Пассажирам рекомендовали с наступлением сумерек вообще невыходить в коридор во избежание несчастных случаев. Все окна и иллюминаторы былизакрашены черной краской, так что и туалетом приходилось пользоваться, невключая света, — приходилось привыкать и к этому. Большинство пассажировбыли американцы, хотя англичан тоже было много — эти держались очень спокойно,к обеду неизменно являлись в черных галстуках и обсуждали военные новости,вовсе не считая это несвоевременным из-за того, что началась война.
Что касается самого корабля, те помещения, которых незатронули переделки, все еще сохраняли ауру элегантных викторианских гостиных иявляли странный контраст с развешанными по стенам плакатами, где разъяснялось,что следует делать в случае нападения германской подлодки.
На второй день плавания Джон успокоился настолько, чтоХиллари решилась познакомить его с Филиппом Маркхамом. Она объяснила сыну, очто Филипп — ее старый друг еще по Нью-Йорку и теперь они случайно встретилисьна корабле, но, когда Хиллари и Филипп разговаривали, Джон смотрел на них соткровенным подозрением. На следующий день он увидел, как они вдвоем гуляют попалубе, и сказал няне:
— Я его ненавижу.
Няня выбранила его, но Джон как будто не обратил на этовнимания, а вечером то же самое повторил матери. Она дала ему пощечину. Всейладонью, звонко. Но он даже не заплакал.
— Делай со мной что хочешь. Но когда я вырасту, я будужить с папой.
— Но ведь и я буду вместе с вами.
Руки Хиллари дрожали, но голос она уже контролировала.Ребенок оказался слишком сообразительным для его возраста и слишком хорошопонимал все про взрослых. Хиллари была рада, что он, по крайней мере, не можетрассказать обо всем Нику. «Интересно, видел ли он, как мы целовались», —подумала Хиллари. Прошлую ночь она провела в своей постели, хотя и не пособственному желанию. Просто Филипп делил каюту с тремя другими мужчинами.
— Что значит ты будешь жить с папой? А я?
— А ты не будешь. Бьюсь об заклад, ты будешь жить сним. — Джону не хотелось даже произносить это имя, даже показывать, что онзапомнил, как зовут человека, с которым познакомила его мать.
— Какая ерунда.
Но ведь именно об этом они недавно говорили с Филиппом.Заботы Ника о сохранении семьи совсем не волновали Хиллари. Вот если бы ейудалось добиться от него согласия на развод, когда она вернется в Америку… Илиесли она сама получит доказательства его неверности и подаст в суд — тогда-тоуж она сможет выйти замуж за Филиппа.
— Я больше не желаю об этом слушать, — заявилаХиллари сыну.
И больше она ничего подобного не слышала. Джон вообще почтине разговаривал с ней. Он проводил время с няней, а чаще всего возился сощенком в каюте. Плавание было тяжелым и утомительным для всех — из-запостоянных поворотов и ночного затмения длилось значительно дольше, чем обычно,так что, когда судно наконец дошло до Нью-Йорка, Хиллари так измучилась, чтозареклась еще когда-нибудь подниматься на борт корабля. Никогда в жизни она такне радовалась тому, что оказалась в Нью-Йорке. Несмотря на это, она пробыла тамлишь несколько дней, после чего увезла Джонни в Бостон к своей матери, где иоставила его.
— Почему ты меня тут оставляешь? Разве мы не поедемдомой? — Джонни никак не мог понять, почему он будет жить у бабушки.
— Я пока поеду туда одна. Нужно сначала привести нашуквартиру в порядок.
Квартира стояла запертой четыре месяца, и Хиллари уверяласына, что ей придется немало потрудиться, чтобы там снова можно было жить. Нопрошло две недели, и бабушка записала внука в бостонскую школу. Она уверяламальчика, что это ненадолго, что это делается для того, чтобы он не пропустилзанятия, пока мама готовит квартиру. Но однажды он подслушал, как бабушка скем-то разговаривала, и узнал, что отдать его в школу решила она сама, потомучто не имела ни малейшего представления, когда Хиллари явится за сыном. Джонпонял, что бабушка его обманывает. Он догадывался, почему это происходит, номолчал. Она, наверное, с этим человеком, с мистером Маркхамом… Джон хотел былодаже написать обо всем отцу, но внутренний голос подсказал ему, что это неочень удачная мысль. Вдруг папа слишком расстроится. Лучше он все расскажетему, когда тот приедет. В последнем письме, которое Джонни получил от отца, тотобещал приехать как можно скорее, возможно, даже сразу после Рождества. Но доРождества еще так долго! Хотя папа и напоминал, что осталось ждать всего двамесяца.
