Этой несчастной плащевке сто лет в обед. Картошку в ней, что ли, копали? Не каждый бомж на такую позарится.
Может, лучше сразу мчаться к Октябрьскому мосту? Времени она потратит больше, где-то часа полтора, зато до Лешки можно добраться пешком. Сейчас только семь, к девяти Тамара точно будет на месте. А если прибавит шагу, то и раньше. Минут на двадцать.
Интересно, что там делает сейчас Сазонов? Наверняка дом переворачивает в поисках проклятой фотографии…
ГЛАВА 16
Лешка дом не переворачивал. Ни свой, ни Тамарин. Смирнехонько лежал на диване бок о бок с грустным Крысом и бездумно смотрел в потолок — ждал.
Время остановилось. Стрелки наручных часов застыли на месте, настенные электронные тоже бастовали, лениво перелистывая секунды. Даже воздух казался уставшему Лешке мертвым, безвкусным, а квартира — совершенно нежилой.
Собственный привычный порядок почему-то раздражал. Книги стояли на полках строго по росту, как солдаты на плацу. Ни одна не валялась на кресле, столе, подоконнике или диване — не было на них Томика.
Все вещи, вплоть до носовых платков, находились на отведенных для них Лешкой местах. Аккуратно свернутый плед послушно пристроился в ногах, это только Томик вечно бросала его на спинку кресла. Газеты не летали птицами по паласу, лежали стопкой в шкафу, в прихожей. Квартиру словно выхолостили, обезличили.
Лешка тоскливо вздохнул: обычно он не терпел раздрая. Мысль, что его труд полетит насмарку, едва Томик переступит порог, всегда раздражала. Раньше. Просто он знал — Журжина придет. Не сегодня, так завтра.
Лешка старался не думать, что может случиться с Тамарой. Успокаивал себя — сам он сделал все, что мог.
Лешка даже попытался связаться с Василием Гулагиным. Его не хотели соединять, секретарша заявила — шеф в командировке. В Санкт-Петербурге. Чуть ли не клялась. И номер сотового дать отказалась. Кокетливо грассировала и с придыханием уверяла — шеф категорически запретил связывать его с кем-либо. Кого нет в специальном списке.
Лешка на всякий случай представился, но это не помогло. Ему с фальшивым сожалением сообщили — его фамилии в волшебном перечне нет.
Понятно, прячется, подонок!
Баймуратову Лешка Сазонов не звонил. Не видел смысла.
Правда, на всякий случай потряс Маликова еще раз. Ванька неохотно подтвердил — Зашекснинский район. И именно небольшие особнячки. Так указано в заявке. Получалось — Баймуратову выводить его из строя нет нужды. Они не пересекались.
Крыс жалобно заскулил. Лешка нежно потрепал пса и оставил руку на тяжелой, слегка приплюснутой голове. Бультерьер сегодня так и не поел. Лишь воду пил жадно, разбрызгивая ее из миски во все стороны.
Лешка жалостливо покосился на Крыса: бедняга за эти страшные сутки сильно исхудал. Буквально с лица спал. То есть с морды.
Чувствует что-то неладное. Переживает за хозяйку. Заснуть не может. Глазки таращит, в них безысходность и покорность судьбе. Вздыхает так, что у Лешки сердце переворачивается.
Сазонов приподнял голову и встревоженно посмотрел на стол: полиэтиленовый пакет с долларами находился на месте. Компактный и ювелирно запаянный.
Не забыть бы сунуть его во внутренний карман — погода сегодня совсем никуда. Настоящая гроза! С обеда грохочет. И дождь недавно хлынул. Льет как из ведра, стекла дрожат. И на подоконнике уже лужица, ветер бьет как раз в окна.
Впрочем, сверток не промокнет.
Лешка угрюмо фыркнул: надо же какая предусмотрительность. Прямо-таки иезуитская. И на землю швырнуть можно, в дупло под пеньком, даже если там воды полно.
Стрелки часов упорно замерли на половине восьмого. А выходить из дома раньше девяти нет смысла, идти к пляжу минут пятнадцать-двадцать…
* * *
Тамара присела от страха: ветвистая, толстенная молния развалила дерево шагах в двадцати от нее. Дождь хлестал так, что старая береза даже не задымила. Протяжно застонала и уронила часть ствола на дорогу.
Поскуливая, Тамара с трудом перебралась сквозь путаницу ветвей и припустила дальше. Дышала она трудно, мешала вода, потоком стекающая по лицу. То и дело Тамара отплевывалась и отфыркивалась, словно не бежала добрых сорок минут по бетонке, а форсировала кипящую от ливня Шексну.
В боку ныло, и Тамара упрекнула себя за сидячий образ жизни — спортом нужно заниматься. Хоть изредка. Или делать зарядку. Пусть — иногда.
Лес потихоньку расступался. Разбитая бетонка сменилась щебенкой, и Тамара едва не подвернула ногу. Попыталась выругаться, но тут же захлебнулась ледяной водой, дождь оказался не по весеннему холодным.
Ни одной машины! Как специально.
Тамара вынырнула к Октябрьскому мосту и покосилась на остановку. Там жались под козырьком несколько человек. Пытались спрятаться от почти стелящегося вдоль земли ливня.
Она рванула было к ним, но стоящая ближе всех женщина до того брезгливо шарахнулась в сторону, что Тамара на секунду оторопела. Потом вспомнила, что успела несколько раз упасть, и уныло улыбнулась, смиряясь с неизбежным — в автобусе ей делать нечего.
Нарываться на скандал при полном отсутствии денег по меньшей мере глупо. Да и неизвестно — сколько времени придется ждать в такую погоду, минут за тридцать она и пешком до Лешки доберется. Если не снижать темпа. И дождь уже не помеха, мокрее Тамаре не стать при всем желании.
Она трусила по пустынным улицам, кроссовки противно хлюпали, пуская пузыри. С джинсов стекали ручьи. Зато чужая куртка все еще держалась. Тамара не прогадала, наугад вытягивая ее из груды старья.
Сизая, безобразно пошитая, еще советских времен, она совершенно не пропускала воду. Жаль, капюшона у куртки не оказалось. Волосы жалко липли к шее, и с них стекали за шиворот отвратительно холодные струйки.
Тамара с завистью покосилась на дворнягу, та спасалась от грозы в подворотне и проводила девушку подозрительным взглядом.
Прибавить шагу Тамара не смогла. Она и без того еле передвигала ноги. Почему-то все сильнее кололо в боку, порой дыхание перехватывало от острой боли.
Тамара стиснула зубы: она ненавидела Марата Баймуратова. Попадись он сейчас случайно навстречу, разорвала бы его в клочки. Не задумываясь.
Нет, как он мог ТАК поступить с ней? Из-за какой-то паршивой фотографии!
* * *
В начале девятого Лешка выглянул на балкон и уныло порадовался: дождь кончился как по заказу. Правда, с деревьев срывало ветром частые крупные капли, но это уже мелочь.
Лешка закурил, жадно затягиваясь и всматриваясь в лежащий под ним город. Странно притихший после дождя и безлюдный.
И во дворе — пусто. Ни одной живой души. Подростки не кучковались под детским грибком. Старушки не занимали скамейки у подъездов. Малыши не возились у горки или качелей — привычная деталь дворового пейзажа.
