И целует меня. Резко. Жестко. Алчно. Порывисто. Впивается в губы и крадет дыхание, растекается по жилам сладчайшим ядом. Прошивает плоть электрическим разрядом, обвивает колючей проволокой.
Ты мой.
Единственный.
А я твоя.
Глупая.
Наивная.
Невинная.
Жутко ревнивая.
Такая.
Первая.
И последняя.
— А-а-алекс, — выдыхаю в его рот, сдавленно выдаю: — Я тебя…
Люблю?
Нет.
Мало.
Ничтожно.
Едва ли отражает даже слабую тень моих истинных чувств.
— Знаю, — обрывает поцелуй, нежно слизывает кровь с искусанных уст, вмиг исцеляя раны, тихо заключает: — Я тебя тоже.
До одури.
Одержимо.
Дико.
Безумно.
Буйно.
Два оголенных провода.
Пересеклись. Переплелись. Проросли. Друг в друга. Вошли в плоть и в кровь. Теперь не разлучить, не расцепить объятья, не ослабить. Захват на смерть.
И вот.
Нас уже больше.
Мир встречает новую жизнь.
Господи.
Боже мой.
Держи меня. Крепко. Крепче. Пока твои пальцы покоятся поверх моих, я готова все на свете пережить, вынести, выстрадать, вытерпеть. Никакая тьма не будет страшна.
— Я угадал, — говорит фон Вейганд. — Это мальчик.
Все посторонние люди покидают импровизированную палату. Врачи. Медсестры. Хотя прежде я едва ли их замечала. Когда рядом мой мужчина, остальные уходят на второй план.
А теперь?
Теперь как?
Он передает мне ребенка и усаживается напротив. Молчит. Наблюдает.
Наш сын.
Наше дитя.
Продолжение.
Настоящее.
Реальное до дрожи.
— Алекс, — шепчу одними губами, осторожно придерживаю младенца, опасаюсь ненароком навредить. — Он такой маленький. Он…
Глаза голубые. Нет. Синие. Прямо синие-синие. Синющие. Поразительно яркие. Больно смотреть. Огромные. Гигантские глаза. И ресницы. Длиннющие. Пушистые.
Прикиньте? Ресницы! Оказывается, они у новорожденных уже есть. А еще брови. Пышная шевелюра. Вот это грива. Явно в меня пошел, у папы ведь прическа совсем скучная.
Ой, а ручки. Ладошки. Крохотные. Ножки. Пальчики малюсенькие. Так и тянет затискать, но боязно. Вдруг боль причиню.
Я не могу насмотреться. Не могу перестать улыбаться. Возможно, даже опять начинаю нести вслух всякую чушь. Совсем себя не контролирую. Задыхаюсь от нежности.
Но это нормально. Я же мать. Официально. Поэтому имею полное право умиляться и выдавать на поток феерический бред. Ну, то есть вести себя в привычной манере.
Ладно. К делу.20e228
Вам не стыдно, а?! Никак не надоест за мной наблюдать? Куда подевались остатки совести? Честь где? Вообще не замечаете границы личного пространства?
Вы видели меня разную. Очень. Всякую. В самых неприглядных положениях и позах. В жутких декорациях. В моменты превосходства. В минуты истинного торжества.
Забавно, однако порой кажется, будто вы знаете обо мне больше, чем я сама.
И вот наступает черед прощаться. Взять паузу. Потому что существуют вещи, которые нельзя ни с кем делить. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
Конечно, настанет день, и мы встретимся снова. В самый неподходящий миг, когда расслабитесь, забудете, перестанете ждать, влюбитесь в новую, куда более разумную героиню совершенно иного романа, искренне проникнетесь и погрузитесь в другую захватывающую историю. Я вдруг прилечу и бабочкой счастья присяду на плечо, вкрадчивым взмахом крыльев напомню о себе.
Хорошо. Кого я пытаюсь обмануть? Вам слишком многое обо мне известно. Поэтому глупо строить подобные иллюзии. Бесполезно играть чужую роль.
Только попробуйте меня забыть. Рискните здоровьем, ага. К вам нагрянет отнюдь не трепетная бабочка, а громадный гиппопотам. Плюхнется на голову и быстро по земле размажет. Будете знать, как опасно важных людей из памяти вычеркивать.
Я вернусь. Обязательно. Однажды.
Пожалуй, даже не раз. И не два.
Ну а если вам хочется узнать спойлеры, то не стану ничего таить. Через пару лет фон Вейганд потеряет берега, и мне придется замутить с его прежде потерянным, но вдруг неожиданно возникшим на горизонте братом. Брутальным красавцем. Высоченным. Мускулистым. Бритоголовым. Удивительно похожим на юного Арнольда Вослу.
Ох, что это будет за мужчина. Моя давняя эротическая мечта. Еще и шейх. Первый парень на деревне… ой, вернее, на пустыне. Короче, круче жениха в целом мире не найти.
Шучу. Или нет?
Если честно, я хочу родить девочку. Потом. Когда-нибудь. Победим лорда Мортона и отметим знаменательное событие рождением второго ребенка. Отличный расклад.
Не зря учителя в школе говорили, что мне нужно книги сочинять. Хм, по правде, они говорили немного иначе, несли странную крамолу про хроническую безграмотность, скудный словарный запас и тотальную лень. Но гений всегда дорогу пробьет.
— Алекс, я… — перевожу взгляд на фон Вейганда и осекаюсь.
Черные глаза блестят. Очень странно сверкают. Подозрительно. Непривычно. Необычно. Как будто… Даже не отваживаюсь додумать мысль до конца.
— Здесь слишком светло, — говорит он.
По смуглой щеке движется прозрачная капля. Прокладывает неровный путь, прорезает на коже ломаные линии, обрывается и теряется в жесткой щетине.
Вода. Просто вода.
А потом еще одна капля. И еще одна. Снова. Опять. Из глаз к подбородку, срываясь в пропасть.
— Алекс, — едва дышу. — Ты…
— Я и правда отвык, — улыбается фон Вейганд, глядя на нашего сына, а после вновь переводит взгляд на меня. — От такого количества света.
И я понимаю, что никакими «люблю» невозможно озвучить это. Даже самыми красивыми фразами не выразить, не выстроить, не обрисовать. Самых ярких красок окажется мало. И самые яркие цвета поблекнут, потеряются рядом. Тут надо чувствовать.
Мужчины плачут.
Иногда. Очень редко. Молча. Сжав зубы. Сведя челюсти до скрипа. Стиснув кулаки. Практически молча. Глухо. Без всхлипов. Но громко. Оглушительно. На разрыв.
Даже Дьявол плачет.
Когда Бог отпускает грехи.
Эпилог
— Вот кто будет мир вокруг члена вертеть, — заявляет Вальтер Валленберг, склоняясь над младенцем.
