Опустив руки, она взирала на него с большим изумлением. Даже в тот момент, когда он лежал рядом с ней на сене, полураздетый, он производил сильное впечатление. Итак, он джентльмен, да еще и, как выясняется из его слов, весьма богатый.
И ко всему еще он не в своем уме. Как может он считать ее такой корыстолюбивой, полагать, что если она и выйдет за него замуж, то только ради денег? Надо же предположить такое, что она будет рада скоро овдоветь? Что она оставит его на смертном одре, чтобы не видеть его страданий? Если он и в самом деле так думает, то для чего предлагает жениться на ней?
Тут ее осенила неожиданная догадка.
— Если ты надеешься завести наследника, то вряд ли получишь его от меня, — резко сказала она. — По всей видимости, у меня не может быть детей.
Он поджал губы.
— Не имеет значения. Я был женат много лет, но детей так и не имею. И вполне возможно, по своей собственной вине, а не по вине жены.
С его стороны очень благородно не винить жену, подумала Розалинда. В этот момент появился пестрый котенок, которого они видели ранее. Он пробирался по сену небольшими прыжками. Не раздумывая она схватила пушистого малыша и посадила себе на колени.
— Но если ты не надеешься иметь ребенка, то зачем хочешь жениться на мне? Как актриса, я скорее подхожу на роль твоей любовницы, чем жены. Не глупо ли поступать, руководствуясь исключительно условностями?
Он раздраженно махнул рукой.
— Приближение смерти начисто перечеркивает все мирские соображения, выявляя их полную абсурдность. Я прошу от тебя очень многого, прошу твоего времени, твоего общества, терпения, страсти. Самое большее, что я могу дать взамен, свое уважение. — Он с некоторым трудом сел. — К тому же я должен побыть какое-то время в Лондоне, чтобы уладить мои дела. Мне будет проще быть там вместе с тобой, если мы станем мужем и женой.
— Но ведь твой брат, сестра, другие члены семьи будут решительно против такого мезальянса.
— Я — глава семьи, — заявил он, гордо взметнув брови. — У них нет ни малейшего права судить мои поступки. Если они недовольны, то могут катиться ко всем чертям.
Это высокомерное заявление едва не рассмешило ее. Неудивительно, что ее отец поручает Стивену играть роли аристократов. Но…
— А что, если ты не умрешь? Доктора частенько ошибаются. Не пожалеешь ли ты, что заключил такой неравный союз?
— Мою жизнь могло бы спасти только чудо, а я не верю в чудеса. — Он посмотрел на нее в упор. — Если такое и случится, я не пожалею о своем выборе. А вот ты… ты не пожалеешь?
— Нет, — спокойно сказала она. Но без особой решимости. В этой деловитости, которую он теперь проявлял, не было ничего похожего на огненно-жаркую страсть, еще недавно сотрясавшую их обоих. А о любви он вообще не упоминал.
Она заглянула поглубже в его глаза — и все поняла. Если бы он не был тяжело болен, они никогда бы не встретились и, уж конечно, он не сделал бы ей официального предложения, даже если бы по прихоти случая и влюбился в нее. Но теперь, лицом к лицу со смертью, он чувствует себя одиноким, даже испуганным, хотя гордость и не позволяет ему признаться в этом. Она догадалась, что он скорее умрет, чем скажет, что нуждается в ней или в ком-либо другом. И однако же он в ней нуждается. Очень нуждается.
Она с полной ясностью, без каких-либо иллюзий, представила себе, что несет ей этот брак. Немного радости и куда больше горя. Ей придется наблюдать за его угасанием, тщательно скрывая от него, что она испытывает.
Ведь ее сочувствие может только усугубить его страдания. Ей придется войти в его мир, стойко держаться, не чувствуя за своей спиной обычной поддержки семьи. Нет сомнения, что даже энергичное заступничество Стивена не сможет избавить ее от презрения его родных и друзей.
Мудрая женщина с благодарностью отклонила бы его предложение. Гордая была бы оскорблена деловитостью, с которой он это сделал.
Посмотрев на котенка, она погладила его указательным пальцем. Не подлежит сомнению: ее нельзя назвать гордой женщиной, а мудрой и подавно. Подняв голову, она протянула руку и спокойно сказала:
— Хорошо, я выйду за тебя замуж. Он крепко пожал ее руку.
— Очень рад. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты не раскаялась в этом своем решении.
Явное облегчение на его лице доказывало, что она сделала правильный выбор. Она испытывала к нему глубокую любовь и с ужасом думала о его предстоящей смерти. Но если они вместе проведут оставшееся время, у них наверняка будут и счастливые моменты. И она солжет самой себе, если скажет, что не хочет финансовой обеспеченности для своих родителей.
Переходя к делам более практическим, она сказала:
— У меня, как у бродячей актрисы, нет своего прихода, поэтому нам, видимо, придется венчаться у тебя дома.
— Совсем не обязательно. Я выхлопочу в Лондоне особую лицензию, на это понадобится, — он задумался, — пожалуй, не более трех дней. Ну, скажем, четырех. Мы можем обвенчаться в среду.
Она моргнула, слегка ошарашенная такой стремительностью. Но ведь у них нет никаких оснований медлить и есть все основания торопиться.
— Хорошо.
Нахмурившись, он повязал галстук.
— Сможешь ли ты покинуть труппу прямо сейчас, или придется подождать, пока отец подберет замену? Она мысленно перечислила их репертуар.
— С парой пьес им придется подождать, пока они не подыщут мне замену, но вообще-то мой отъезд не создаст каких-либо непреодолимых трудностей для труппы. В наших спектаклях больше мужских ролей, чем женских.
— Хорошо. Я хотел бы, чтобы у нас был короткий медовый месяц, прежде чем мы уедем в Лондон. — Он стряхнул сено со своего темного камзола. — Все время, пока я был в вашей труппе, я пренебрегал своими обязанностями. Что-то во мне противилось возвращению домой.
Она улыбнулась ему.
— Я рада, что ты хоть раз решился пренебречь своими обязанностями. Твое общество доставило нам большое удовольствие. — Она посмотрела в окно, высоко ли стоит солнце. — Боже, мы должны вернуться в гостиницу, папа подумает, что нас съели дикие овцы.
Поднявшись, Стивен помог встать и ей. Не желая разжать свои острые коготки, котенок повис у нее на плече. Стивен осторожно снял его и вернул матери. Затем обнял Розалинду. В его поцелуе не было ничего похожего на те огненно-жгучие поцелуи, которыми они обменивались так недавно. Вел он себя спокойно, с повелительным достоинством.
— Наверное, я ужасный эгоист, — прошептал он, — но я не чувствую ни малейших угрызений совести.
Запрокинув голову, она поглядела ему в лицо. Некоторая его худоба подчеркивала крепкие лицевые кости.
— В браке нет ничего эгоистичного. Каждый из нас будет не только давать, но и брать. Это естественно.
Вздохнув, он провел кончиком пальца по краю ее уха.
