Перешла на «ты», значит, доверяет.
— А где у тебя ожоги? Я не заметила.
Протянула через темный дубовый стол маленькие глянцевые кисти с накладными белыми ногтями:
— Видишь? Раньше вообще были фиолетовые. А на ногах еще хуже. А то бы я, может, в массажный кабинет могла устроиться.
— А ты знаешь, мой отец тебя именно по рукам и запомнил. Когда выступал на дозе. Ты в каком ряду сидела?
— В третьем.
— Правильно. Он так мне и сказал: в третьем ряду сидела удивительно интересная девушка. У нее были обожженные руки, но это совершенно ее не портило. У нее было такое ангельское выражение лица, он рассказывал, что он не мог оторвать глаз. Старался не смотреть, но взгляд сам собой возвращался. Ты заметила?
— Д-да… Он, точно, мало на меня смотрел… Так а чего он потом не подошел?..
— Он сказал, ты была такая гордая, недоступная…
Поросячье личико зарделось девичьим румянцем:
— А меня в это время дружок все время за коленки лапал… Хорошо, что твой батя не заметил, а то б такое получилось позорище!..
— Вот видишь, если бы это было хорошо, тебе бы не было стыдно. Ты же не могла бы этим заниматься в храме, правильно?
— В смысле, в церкви? Ты чо!..
— Ну вот. А разве тебе в церкви не говорили, что наше тело тоже храм Святого Духа?
— Как это тело храм — храм это дом. Не, а что, твой батя в натуре меня вспоминал?
— И не один раз.
— А где он сейчас? — девичий румянец проступил прямо-таки отсветом иного мира на этом тупеньком личике начинающей алкоголички.
— Его сейчас нет. Он отправился на маленький остров недалеко от Антарктиды. Сказал, что у него больше нет сил смотреть, как люди оплевывают в себе образ Божий. Рождаются чистые девочки, о которых мужчины должны мечтать, видеть в них образ Богоматери, а они превращают себя, извини, в какой-то унитаз, куда сбрасывают всякие излишки… Неужели тебе не бывает обидно, как к тебе относятся?
— Бывает, конечно. Когда к тебе относятся как к шлюшке-поблядушке. Ты ему не скажешь про меня?.. Ну, про эти, про услуги?..
— Если ты изменишься, конечно, нет. Но если не изменишься, он все равно все поймет, он у меня все по лицу понимает. И скажи, разве страшно тебе не бывает? Ведь Бог, говорят в народе, долго терпит, да больно бьет.
— Я все время боюсь, что куда-нибудь завезут и убьют, чтобы деньги не отдавать. Но на квартире еще страшней, никогда не знаешь, кто тебя там встретит, может, маньяк какой-нибудь. Недавно к одному пошла, с виду приличный, в галстуке, вежливый, а когда пришли, начал меня по-всякому обзывать. Я обиделась, собралась уходить, а он меня херакс в висок кулаком, вообще, боль адская… Я уже легла, замолчала, уже не знаю, что делать. А он вот начинает, видно, что у него это все на нервном срыве, что он меня ударил, и у него не встает, а он об меня трется, трется, трется, мне противно, рожа противная, блль… блин. Я уже опять начинаю что-то вякать, а он мне: молчи, сука, у меня из-за тебя не стоит, у меня стоит, только когда я оскорбляю, а она терпит. Я уже и денег не просила. Только бы выбраться. Не говоря, каждый год по одному аборту. И потом, натирает — вот в чем проблема. Реально натирает. Нет, когда маленькие, то ради бога, а то бывают знаешь какие! Еще сорок минут не кончает, пятьдесят… Это же вообще ужас какой-то!
— Видишь, это уже тебе наказание. А вспомни, как в первый раз было стыдно — стыд же тоже Господь в нашу душу вложил!
— В первый раз меня какой-то парень изнасиловал, я ночью шла через парк к подружке… Я так перепугалась: молодой человек, говорю, не делайте ничего со мной, не убивайте, если хотите, я с вами встречусь в нормальной обстановке, там все что угодно сделаю, только не убивайте… Но у меня были месячные, поэтому все было такое скользкое, очень легко проскочило. Он сам, видно, чо-то не понял, стоит этот свой разглядывает, а мне тоже интересно посмотреть, я до этого ничего такого не видела… Луна была очень яркая. А пришла к подружке такая довольная: ой, говорю, меня изнасиловали, как хорошо, я теперь не девочка! Вот так было смешно, сейчас вспоминаю, просто цирк, ну, блин, малолетство, дурь в голове…
Отсветы иного мира померкли, это снова была свинюшка свинюшкой. Но если даже в этой тушке и не было души, Сима все равно чувствовала себя обязанной попытаться спасти хотя бы тело.
— Видишь, через сколько опасностей ты прошла, это же все были знаки: прекращай, а то следующий снаряд уже будет прямо в тебя! Ты приглядись, приглядись — наверняка Господь снова пошлет тебе предупреждение, может быть, последнее.
— Думаешь, ту цыганку мне тоже Господь послал?
— Ну, конечно, кто же еще!
Она уже не знала, как побыстрее отделаться, — оставьте мертвым хоронить своих мертвецов: ей нестерпимо хотелось выбраться из этой свинофермы к людям, какие они ни есть. Прежде всего к Савику, к Димке, даже к Лаэрту.
Но она все-таки отправила эту дурочку в ванную, отмыть глаза от краски, а чтобы она не трогала папочкины полотенца, дала ей свой носовой платок. Тоже мне, нашла Марию Египетскую… С самого детства ей хотелось кого-то спасать, и до сих пор никак не набраться ума. Папочка, правда, часто говорит, что остатки детской веры это самое лучшее, что есть в людях.
Появилась отмывшаяся свинюшка — глазки с белыми ресницами сияли младенческой чистотой, но возвращенный платок Сима решилась взять лишь за самый краешек.
— Можно, я тебе буду звонить?.. А то мне Бог пошлет какой-нибудь знак, а я обратно не пойму?..
Как можно отказать, когда на тебя смотрят с такой мольбой?
— Конечно, звони, вот мой номер, на визитке. Но знаки понять очень легко: если снаряд упал рядом с тобой, значит, следующая будешь ты. А уж если два раза подряд, значит точно следующая твоя очередь.
Постаралась проводить ее, пришибленную, а потому снова очеловечившуюся, как можно более дружелюбно, но платок все-таки бросила в помойное ведро, а руки дважды вымыла с мылом.
И Димка наконец откликнулся — уфф, гора с плеч!..
«Что случилось, почему ты не писал?!.»
Обычная полупонятная хренотень: интернет, сервер, модем…
«Когда ты наконец вернешься?»
«А шарик вернулся, а он голубой».
«Ну, ладно, слава Богу, что вы наконец прорезались! Чем вы там с дедушкой занимаетесь?»
«С каким дедушкой?»
«Как с каким, с моим папой! У тебя что, много дедушек?»
«Как я могу с ним чем-то заниматься, если он в Питере?»
«Но ты же мне написал, что он с тобой!!!»
«Ах ты про это! Я же иносказательно. Ты спросила, вспоминаю ли я дедушку, я ответил: чего мне его вспоминать, если он и так все время со мной. А что, он куда-то пропал?»
«Я не хотела тебе говорить, его уже давно нет дома, и куда он пропал, никто не знает, дома полный порядок. Ты меня просто убил».
