Доверие к неестественным лекарствам
Большинство лекарств получено из растений. Люди (и животные) давно знают, что биологические свойства некоторых из них полезны при лечении болезней. Народные целители испокон веков применяли холистический подход, чтобы восстановить баланс в организме пациентов. Они полагали, что в растениях есть «душа», воплощающая и направляющая оздоровительный эффект.
С точки зрения современной медицины в этом подходе есть неустранимый недостаток. Во-первых, мнение, что в растении есть дух, который надо уважать в целостности, и оно целиком представляет собой что-то особенное, попахивает предрассудками и бессмыслицей. Если у растения есть целебные свойства, значит, в нем скрыто вещество, которое делает всю работу. Наша задача – не просто его найти, но и научиться воссоздавать, чтобы производить в стерильных и контролируемых условиях.
Фармацевты стараются выделять и определять химическую структуру «активных веществ», отвечающих за полезные свойства растений{89}. Синтезируя новые, ненатуральные химические соединения, они стремятся максимально повысить их эффективность и минимизировать токсичность (побочные эффекты), или, по крайней мере, уверяют нас в этом{90}. На самом деле все наоборот. Чем большим структурным изменениям подвергается вещество, тем больше вреда приносит организму. Это источник свойственных всем лекарствам непреднамеренных побочных эффектов, которые часто усугубляются неестественным временем приема и дозировкой, отходящими от гармонии природы в управлении этой невероятной сложностью.
Происходит вот что. Когда организм чувствует, что его травят (вторжение инородных веществ), он поднимает тревогу и в числе других развитых в процессе эволюции реакций призывает на помощь армию ферментов, чтобы превратить чужеродное вещество в менее вредный метаболит, который можно вывести. Один из таких ферментов – ОСФ. Как я рассказывал в главе 7, ОСФ отвечает за широкий спектр биологических функций, включая метаболизм и обезвреживание лекарственных веществ.
Забавно, что лекарства, созданные для влияния на конкретные реакции организма, вызывают реакцию ферментативной системы ОСФ. Но мы видели, что в биохимии точечных ударов не бывает и стратегия использования этих веществ для лечения болезней похожа на стратегию «уничтожить деревню, чтобы спасти ее», применявшуюся во время войны во Вьетнаме. Как и на настоящей войне, она предсказуемо оставляет за собой много невинных жертв.
На самом деле с побочными эффектами все еще хуже. Чтобы противодействовать вреду, нанесенному химическим лечением, пациентам могут назначить второй препарат, а то и третий и четвертый, чтобы убрать последствия предыдущих. Часто дозу приходится со временем увеличивать, потому что организм все эффективнее обезвреживает и выводит его до того, как он приступит к работе. И мы ошибочно считаем такое нагромождение таблеток нормой!
Болезнь «придумайте сами»
Редукционистская природа исследований, когда ученых побуждают подробно рассматривать узкие области, способствует применению подхода «слепцов и слона», или болезнеохранения. Даже язык медицины укрепляет эти тенденции, усложняя восприятие организма как интегрированной системы, все элементы которой взаимодействуют и влияют друг на друга.
Наверное, самый выразительный пример – слово «заболевание». Что мы подразумеваем под ним? Действительно ли разные признаваемые медициной заболевания – отдельные сущности? Или группировка симптомов в новые болезни более произвольна?
История классификации болезней началась в далеком 1662 году, если не раньше, когда в Англии впервые были составлены и опубликованы записи причин смерти{91}. Всего выделен 81 тип заболеваний. С тех пор список много раз пересматривался. Последняя, десятая версия известна под названием «Международная статистическая классификация болезней и проблем, связанных со здоровьем», или МКБ-10. Ею занимается Всемирная организация здравоохранения ООН. Туда внесены многие «новые» заболевания, а также сделана подробная разбивка болезней и патологических состояний на подклассы. Сегодня она включает более 8000 пунктов – немного больше, чем исходные 81, не так ли?
Взглянув на некоторые исторические классификации, мы осознаем границы нашего понимания и произвольность таксономии заболеваний. Возьмите, например, один из самых распространенных диагнозов европейских женщин в XIX веке: истерию. Слово намекает на одну из теорий происхождения этой болезни – нарушение функции матки (по-гречески ὑστέρα). Симптомы истерии включали, помимо прочего, обмороки, нервозность, половое влечение или его отсутствие (!), задержку жидкости, потерю аппетита и «склонность создавать проблемы». Интересно: а у мужчин таких симптомов не бывает?
К счастью, диагноз «истерия» – дело прошлое. Но почему он исчез? Ведь никто не получил Нобелевскую премию за излечение этой болезни. Симптомы никуда не делись, однако западные врачи перестали связывать их с неправильным поведением матки. Они реальны, но «болезнь» зависит от культурных и половых предрассудков. Заболевание – не более чем теоретическая модель, наложенная на комплекс симптомов.
Медицина иногда отрицает существование болезни – связи между симптомами, – о которой говорят многие люди. Современные примеры – синдром хронической усталости, хронические скелетно-мышечные боли и фибромиалгия. Многие врачи, слыша эти слова, закатывают глаза и сводят все к одному диагнозу: ипохондрия. Они не считают это болезнями, потому что данные наборы симптомов нельзя связать с конкретными редукционистскими «патологиями», например инфекциями или иммунными реакциями. Иными словами, если доктор не может уверенно диагностировать что-то путем объективных анализов, это не болезнь. Замкнутый круг? Заболевание – это то, что медицина произвольно называет таковым.
Исходная цель названия и отслеживания заболеваний состояла в выявлении моделей изменения здоровья, чтобы предсказать вспышки эпидемий. Номенклатура использовалась и для стандартизации медицинских записей: при смене врача или в обсуждении наследственных заболеваний людям, занимающимся лечением, было легче понять друг друга. Правильная классификация болезней важна для врачебного и научного сообщества, чтобы проводить исследования, особенно эпидемиологические.
Но тенденция рассматривать все болезни как отдельные, независимые сущности имеет и оборотную сторону. Она способствует зашоренности и распространению мнения, что у каждой болезни должна быть определенная причина (или причины), объясняющая ее уникальный механизм, и собственное направленное лечение (обычно специальный препарат).
