Нам сообщили, что на встречу с Папой нужно надеть «темные костюмы». Снова одежда! Во вторник мы с утра пораньше с Джерри отправились в торговый центр, чтобы купить что-нибудь подходящее. Я в то время была не в состоянии даже выпить в кафе чашку кофе, чтобы не почувствовать укол совести, так что вы можете догадаться, какие мысли тогда обуревали меня. Наша дочь исчезла, а мы ходим по магазинам! Невообразимо! Я бродила от магазина к магазину, от полки к полке, и слезы текли у меня по щекам. Мне хотелось, чтобы это поскорее закончилось.
Необходимость расстаться с Шоном и Амели через несколько часов, оставив их в Португалии, еще больше терзала меня. Мне не хотелось разлучаться с ними даже ненадолго. Потом нам еще несколько раз приходилось сталкиваться с этой дилеммой, когда мы уезжали из Португалии. Могли ли мы взять их с собой? Что для них было лучше? Я ни на секунду не сомневаюсь, что мы поступили правильно. Конечно, было бы здорово, если бы они находились рядом, если бы можно было обнять их в любую минуту, но с нашей стороны это было бы проявлением эгоизма. Им бы не понравилось носиться вместе с нами со встречи на встречу, пробиваться сквозь толпы журналистов и слепнуть от фотовспышек. В Прайя-да-Луш они находились под присмотром любящей родни и друзей и могли играть сколько душе угодно. Нет, для двухлетних детей другого выбора быть не могло.
Летать на самолетах мне никогда не нравилось. Особенно неприятны мне были взлеты и посадки. В последние годы у меня появилась привычка крепко сжимать руку Джерри до тех пор, пока мы в целости и сохранности не оказывались в воздухе или на земле. Но после исчезновения Мадлен эти страхи уступили место чему-то другому, какой-то щемящей тоске. Меня не покидало идущее из самой глубины души чувство, что отправляться куда-нибудь или возвращаться откуда-нибудь без нее неправильно. Это такое неприятное ощущение, что сейчас я предпочитаю вообще не летать без крайней необходимости.
В римском аэропорту нас радушно встретили Фрэнсис Кэмпбелл, посол Папского Престола, монсеньор Чарли Бернс, который, как и Джерри, был уроженцем Глазго, и несколько представителей британского консульства. Нас отвезли в резиденцию посла, где нам предстояло провести ночь. О том вечере у нас обоих остались очень приятные воспоминания. Фрэнсис, Чарли и Пэт, домоправитель и секретарь по протокольным вопросам, были очень милы с нами, и мы чувствовали себя так, будто находились в кругу семьи. Нас накормили превосходным обедом и заняли интересным разговором. Фрэнсис — блестящий рассказчик и, пожалуй, лучший пародист из всех, кого мне приходилось встречать. Слушая его, я испытала странное чувство, вдруг осознав, что впервые за все это время, почти за месяц, смеюсь. Этого я от себя никак не ожидала. Наш смех тогда показался нам самим неестественным и неуместным, и все же он помог и Джерри, и мне воспрянуть духом, что нам тогда было очень нужно.
Однако на следующее утро завтрак не доставил нам никакого удовольствия. Горькая действительность снова вторглась в нашу жизнь: Мадлен все еще не была найдена, и нас ждала встреча с Папой Римским. Я превратилась в сплошной комок нервов. В собор Святого Петра мы отправились в девять часов утра, прихватив по дороге Чарли. Когда мы добрались до места, служащие Ватикана провели нас к нашим местам в первом ряду, который они назвали прима фила, а через несколько минут нависшие темные тучи расступились, и показалось голубое небо. Яркое солнце согрело наши души: быть может, это доброе знамение? Единственной проблемой теперь было то, что его палящие лучи падали прямо на нас, облаченных в темные костюмы. К тому, что мы были очень взволнованы, прибавилась пытка немилосердной жарой. На помощь нам пришел сидевший за нашими спинами Чарли, он раскрыл зонтик у нас над головами.
Вокруг нас царила праздничная атмосфера, а мы с Джерри сидели в первом ряду нахмурившись и чувствуя свою уязвимость. После прибытия Папы полтора часа длились обращения на разных языках, молитвы, пение и благословения. Джерри не переносит жару, а к ней добавилось всенарастающее волнение, так что он едва не потерял сознание. К счастью, этого не случилось. Вскоре после полудня Папа Бенедикт двинулся вдоль прима фила, приветствуя людей. Он оказался приятным и спокойным человеком и был намного меньше ростом, чем я представляла. Когда он подошел к нам, я почувствовала, как заколотилось мое сердце. Настал крайне важный для Мадлен миг.
Празднество, длившееся вокруг нас, вдруг отступило, звуки стихли; перестало существовать что-либо, кроме меня, Джерри и понтифика. Он уже собирался отвернуться, когда один из его помощников направил его к нам. Глаза его раскрылись шире, он явно знал, кто мы такие, и разделял нашу печаль. Это была короткая, но очень насыщенная встреча. Я сказала ему то, что хотела сказать. Ничего особенного, просто поблагодарила его за то, что он позволил нам приехать, и попросила помолиться за возвращение Мадлен. Он взял нас за руки и заверил, что будет упоминать Мадлен, наших родных и нас в своих молитвах. После этого я дала ему фотографию Мадлен. Я хотела, чтобы она осталась у него, но он мягко накрыл ее ладонью, благословил нашу дочь и вернул мне снимок. Все это длилось минуту или даже меньше, и все же мы почувствовали, что сделали что-то неимоверно важное для Мадлен.
Кларенс, сидевший за нами рядом с Фрэнсисом и Чарли, позже рассказал мне, что, пока мы разговаривали с Папой, мне на ленточку в волосах села бабочка. Посидев несколько секунд, она вспорхнула, но вскоре вернулась и на этот раз села на лацкан моего пиджака. Мы все тогда решили, что это знак, что эта бабочка была вестницей хороших новостей. Теперь, когда я вспоминаю об этом, мне становится грустно. Тогда мы были еще полны надежды, видели знамения в солнечном свете и бабочке. Нет, дело не в том, что мы перестали надеяться. Конечно, надежда не покидает нас и не покинет до тех пор, пока мы будем оставаться в неведении. Просто теперь все кажется таким далеким: наши последние мгновения с Мадлен, наши будущие мгновения с Мадлен. Эти мгновения напоминают радугу, которая вроде бы совсем близко, но попробуй доберись до нее! Они есть, просто все так же остаются недосягаемыми.
Вернувшись в Прайя-да-Луш, мы были очень рады вновь увидеть Шона и Амели. Как и следовало ожидать, их наше отсутствие совершенно не обеспокоило. Шону, похоже, больше хотелось рассказать нам о какой-то вредной собачонке, которая разрушила построенный ими песочный замок, чем узнать, где мы пропадали.
Как говорится, после пира наступает похмелье, так и у меня в тот день, когда прошла эйфория, из сердца в дневник вылились такие слова:
«Сегодня мне особенно тяжело… Как же хочется знать хоть что-нибудь! Полицейское расследование, похоже, так и не сдвинулось с мертвой точки… Завтра — четыре недели, как с нами нет Мадлен. Четыре недели назад мы последний раз видели нашу девочку. Кто знает, быть может, мы уже никогда не увидим ее снова, но нам нужно оставаться сильными и продолжать надеяться. Люблю тебя, Мадлен. Вернись к нам! Целую!»
11
ЕВРОПЕЙСКАЯ КАМПАНИЯ
Работа по распространению информации о Мадлен по всей Европе не прекращалась. Мы решили, что будет полезно нам самим побывать в некоторых странах, чтобы лично обратиться к живущим там людям, попросить помощи и совета у политиков и благотворительных организаций, занимающихся проблемами детей. Мы хотели найти хоть кого-нибудь из сотен разбросанных по всему континенту потенциальных свидетелей, которые отдыхали в Алгарве в то время, когда была похищена Мадлен. Все это было тем более важно, что Мадлен к этому времени могла уже находиться в другой стране. Что, если кто-нибудь заметил на улице девочку, не похожую на местных детей или рядом с подозрительно ведущими себя взрослыми?
